Поминать Ястребов в пути, видимо, не стоило. Только он о них подумал, как вдруг услышал тупую, но до боли знакомую песенку.
– Я найду тебе травку для любой радости. Я подарю тебе чувства для любой сладости.
От этого мерзкого голоса в темноте у Шефа аж в животе все скрутило в узел. Он присел и даже коснулся земли, чтобы взять себя в руки. Сколько бы лет ни прошло, а тело словно боялось не только сока кактусов, но и всего, что с ними связано. Благо Шеф хорошо понимал, что все это только проблемы его сознания, и запах кактуса со вспоротым боком никак ему не повредит, не одурманит, потому пройти мимо не мог. Когда еще ночью в пустыне он сможет встретить этого человека?
Песенка перешла в невнятное насвистывание, и узел под ребрами словно развязался. Шеф ползком приблизился к краю и посмотрел вниз. Там, на небольшом песчаном возвышении, росли кактусы, а среди них ходил человек – худой остроносый мужчина. Он и насвистывал свою паршивую мелодию.
«Докер, сукин, мать его, сын», – зло подумал Шеф и не смог не навести на него дуло пистолета. Пристрелить эксперта в наркотиках у Ястребов ему всегда хотелось. Первое время в лагере Демонов он даже видел сны, где не ему эту зелено-голубую дрянь в вены вводят старым металлическим шприцом, а он вгоняет ее прямо в голову этому страшному человеку, которого веселят чужие мучения. Теперь же, когда он мог бесшумно выстрелить, делать этого не хотелось. Этого было мало.
Память услужливо воскрешала старые картины, почти позабытые, где кожаные ремни не дают пошевелиться, удерживая тело на столе, а седовласый остроносый мужчина с мерзкой улыбкой, полной гнилых зубов, поет эту гребаную песенку, а потом вгоняет иглу ему в бедро.
Руки исколоты уже так, что колоть там просто некуда.
Тот период, когда от уколов все тело мгновенно расслабляется, давно прошел, и от густой жижи по телу идет судорога. От нее дергаются и замирают в напряжении ноги, потом руки, а потом скручивает все внутри и хочется орать, но в глотке все тоже словно сжалось, и орать уже не выходит.
Докер же смеется все те долгие секунды, когда от боли хочется исчезнуть, а когда она начала отступать, и все выворачивало внутри пустотой, потому что в желудке ничего нет, этот садист ослабляет ремни, и тело падало само. Стоять на ватных безвольных ногах было просто невозможно.
– …травку для любой радости…
Шеф дернул головой, отгоняя наваждение и пришедшую с ним тошноту, привязал веревку к каменному выступу и спустился по ней вниз, тихо сделал несколько шагов и приставил пистолет к виску мужчины, тут же зажимая ему рот.