— Я послал телеграмму твоему дяде, — сказал Шестикрылый. — «Коля, Коля, как бы тебя звали, если бы ты не был Коля?» Хотел рассмешить…
После войны шахматисты у меня больше не собирались. Все пошли в гору, и не было досуга. Мой дядя стал редактором тонкого двухнедельного журнала и получил квартиру. Казашвили писал уже не документальные, а художественные сценарии, и их отмечали в прессе. Ползунков издал толстый роман, купил дачный участок и строил дом своими руками. И только Шестикрылый по-прежнему жил со всем семейством в одной комнате, но осуществил давнюю мечту — стал инспектором-ревизором, часто уезжал в командировки. Это было особенно необходимо, потому что Машенька вышла замуж, родила дочь, и ее муж из студенческого общежития переехал к Стасенкам.
В свои редкие приезды он навещал меня, и однажды во время такого визита за мной заехал дядя, чтобы отправиться к Казашвили. Там должен был быть знаменитый кинорежиссер с супругой и шашлык по-карски.
— Поедем с нами, — предложил Шестикрылому дядя. — Скучища будет адова, а мы выпьем, закусим и — тюп-тюп. Илико умрет от зависти.
Квартира Казашвили сверкала лаком рижских гарнитуров, натертых полов, нестерпимой пестротой машинных ковров, переливами хрусталя. Знаменитый режиссер, седоватый мужчина в спортивной куртке, говорил об итальянском кино, неореализме, дегероизации, обращаясь, главным образом, к Шестикрылому, наверно потому, что тот не был склонен перебивать его, а режиссер был монологист. Его жена, очень молодая дама, одетая с нарочитой небрежностью, чтобы показать, что для подобных встреч она не затрудняет себя, пыталась вовлечь моего дядю в разговор о запчастях для «Победы». Она была упоена тем, что сама водила машину. Хозяева часто исчезали на кухне, где на балконе жарилось фирменное блюдо — шашлык по-карски.
За столом мой дядя, нарушая субординацию и этикет, предложил первый тост не за именитых гостей, а за наших погибших друзей юности. Выпили молча, и режиссер спросил, постукивая ногтями по никелированной машинке для поджаривания хлеба:
— Вы тоже купили тостер? Мы купили, но неудачный. Каждый второй гренок горит.
— А вы кладите сразу третий, — посоветовал Шестикрылый.
Я фыркнула, но у гостей и хозяев почему-то вытянулись лица, и вдруг оказалось, что вечер безнадежно испорчен. Шестикрылый и дядя, захватив графин и тарелочки, пересели за маленький стол играть в шахматы, режиссер стал объяснять Казашвили, что его сценарий требует кардинальных исправлений, а его жена ушла прогревать машину.
А ровно через три месяца, в холодные январские сумерки, мы хоронили Шестикрылого. В Москве была эпидемия гриппа, у подъезда крематория сгрудились четыре автобуса. Шестикрылый был третьим на очереди, из полуоткрытых дверей доносились звуки похоронного марша, и запорошенный снегом Ползунков рассказывал мне, как это случилось. Шестикрылый заболел гриппом, температуру никак не могли сбить, болезнь затягивалась, и он, боясь заразить Машенькину малютку, потребовал, чтобы его перевезли в больницу. А там грипп перешел в воспаление легких, осложнилось ранением военных лет. Спасти не сумели.