Он распахнул дверь в контору. За столом, склонившись над телефоном, сидел Аргунихин и набирал номер. Увидев Новикова, он быстро бросил трубку, не дождавшись ответа. Новиков посмотрел на часы. Все понятно. Тарасевич опаздывает, позвонил и не хочет разговаривать при свидетеле.
— Как жизнь, как успехи? — спросил Новиков.
— Лучше всех! — По привычке Олег засверкал зубами.
Экая у него улыбка резиновая! Нашел тоже чем защищаться. И, не сдерживая раздражения, Новиков спросил:
— До соревнований десять дней. Страшно?
— Как сказать! За нее не боюсь, это — талант. Такого спортивного чувства, такого азарта за все годы не встречал.
— А за себя? Страшно? — безжалостно допрашивал Новиков.
— Тут сложнее. Ну сколько раз мне еще выступать? Ну, два-три года. А потом? Отработанный пар? Старый тренер Алеша Цилле?
— Что бы с нами было, если б не Алеша Цилле?
— Так это ж с нами. А с ним?
— Тебе детей никогда не хотелось иметь?
— Не приходило в голову. Да брось ты свою баптистскую обедню. Я хочу сказать, что когда время лимитировано — слишком большая ответственность. Как у безнадежно больного. Успеть до смерти… А страшно… Страшно начинать новую жизнь без будущего.
— До новой жизни дошло?
Олег молчал.
Бедная Шурка… В распахнутую дверь Новиков видел и не видел Рому, нашептывающего стихи высокой блондинке с табачной фабрики, видел пробежавшего по коридору Женьку Желиховского в еще не стиранной, колом торчавшей рубашке, а перед глазами стояла Шурка со скребком в руке…
В комнату вошла, постукивая тоненькими каблучками, девушка с обезьяньим низким лбом и огромной сумкой из черных и красных бус. Она остановилась перед Олегом, раскрыла сумочку и подала ему письмо и, пока Олег читал, с жадным любопытством следила за выражением его лица. Лицо окаменело. Олег медленно прочитал коротенькую записку и бросил ее на стол.
— Ответа не будет? — спросила девушка. — Я могу послать в своем письме.
— Не будет, — сказал Олег и улыбнулся резиновой улыбкой.
Новиков опустил глаза. Каблучки мелко-мелко застучали по паркету и затихли вдали. В комнате стало совсем тихо. А из коридора, набирая силу, донесся приплясывающий голос Ромы:
Греки сбондили Елену по волнам,
А меня соленой пеной по губам…
— Ты скажи этому паршивцу… Я его с лестницы спущу!.. — сорвался с шепота на фальцет голос Аргунихина, и он отвернулся к окну.
5
В предбаннике он постоял минутку. Предбанником называлась маленькая прихожая перед комнатой. Потом Новиков снял пиджак и повесил на плечики. Из-за занавески слышался омерзительно задушевный голос дикторши. Значит, телевизор включен — еще одно испытание. Как же собраться с мыслями, решить, что делать дальше?