Меня уже встречали, не красной дорожкой, конечно, до стадиона было идти ещё прилично, но огороженный коридор с толпой народа по обеим сторонам присутствовал.
Стоило мне покинуть кондиционированное нутро внедорожника и оказаться на солнцепёке, как толпа тут же разразилась приветственными криками.
— Вы весьма популярны, Пётр Алексеевич, — подбежал ко мне переодевшийся по случаю в дорогой костюм тройку, Рубенштейн.
Мужчина был крепко надушен чем-то ядрёным с стойким огуречным ароматом, вылив на себя, похоже, сразу пол флакона парфюма и прилично взволнован, что проявлялось в некоторой излишней суетливости и легком косноязычии. Впрочем, для первого раза, будучи организатором такого серьёзного мероприятия, Рубенштейн был образцом выдержки и хладнокровия, я бы, на его месте, волновался куда сильнее.
— В том числе и благодаря вам, — я улыбнулся ему, а толпе помахал высоко подняв в вверх руку.
Ответом мне был, что характерно, по большей части женский визг, хотя пару мужских голосов я, вроде тоже уловил.
— О, нет, если наши прошлые лекции касались только мужчин, то ваше последнее интервью прочно засело в умах всех девушек от пятнадцати и до тридцати пяти. Скажу одно, — Хаим хитро сощурился, — более популярной фигуры среди молодёжи, на сегодня в Империи нет.
Двинувшись по живому коридору под вспышки фотокамер, я продолжал улыбаться и с интересом разглядывал столпившихся людей. Как и говорил Рубенштейн, большинство составляли девушки, что при виде меня, начинали махать и кричать что-то нечленораздельное. В одном месте и вовсе развернули нарисованный от руки плакат с надписью — «Великий князь мы тебя любим!».
Почувствовал себя звездой Голливуда. Парни тоже были, но мало и, в основном, под плотной опекой, других девиц.
Но такое радушие было не везде. Мы прошли ближе к стадиону и я внезапно натолкнулся на хмурые лица возрастных мужиков, что молча поедали меня глазами. От остальной толпы они были отгорожены строем таких же хмурых баб, демонстративно от меня отворачивающихся.
Стоило с ними поравняться, как в воздух тут же взметнулись на древках плакаты несколько другого содержания.
«Мы не шлюхи!» — прочитал я написанное красной краской на одном, на другом значилось, — «Нет разврату и полигинии!», на третьем просто была карикатурная композиция из голого мужика и тянущихся к нему со всех сторон женских рук жирно перечёркнутая наискось красным.
— Это ещё что такое? — поинтересовался я у поморщившегося Хаима Иосифовича.
— А… — он досадливо махнул рукой, — общество за нравственность. Правда, много себе не позволяют, чтобы не налететь на оскорбление императорской фамилии.