16 февраля. Пурга прекратилась. Днем с трудом удалось взобраться на ближайший ледяной вал высотой 8 метров. Снег уже успел засыпать пустоты между глыбами льда, и только их отдельные рваные края еще сверкали зеленовато-голубым светом. Подниматься было очень опасно. Любая из глыб могла обвалиться и придавить человека.
С вершины вала мы увидели страшную картину: высокие ледяные валы несколькими полукольцами окружили наш лагерь, словно застывшие волны разбушевавшегося моря. Между валами сохранились узкие полосы сильно изломанного, но мало всторошенного льда. Это был какой-то невообразимый хаос. Бесследно исчез аэродром, маленькая и рабочая палатки. На месте термометрических площадок также возвышался огромный ледяной вал. Неужели все погребено под вздыбленными льдами?!
От нашего когда-то крепкого многолетнего поля остались только небольшие, всторошенные по краям обломки, на один из которых мы и перетащили кое-какое оборудование и радиопалатку. Все остальное пространство к северу, востоку и западу представляло сплошное месиво из переторошенных ледяных глыб.
Ввиду крайней ненадежности, обломка льдины, куда мы временно перебазировались, было решено подыскать другое место для лагеря. После продолжительных поисков примерно в километре от старого лагеря удалось обнаружить многолетнее ледяное поле, гораздо менее пострадавшее от сжатий. Однако добраться туда через две гряды торосов и несколько трещин было чрезвычайно трудно.
Готовиться к переезду мы стали без особого энтузиазма: очень уж не хотелось бросать старый, обжитой лагерь и устраиваться на голом месте. А сколько труда придется опять потратить на его оборудование!
18 февраля. Неизвестно, сколько времени мы оттягивали бы переезд, если бы на пятый день после катастрофы не произошли события, заставившие нас немедленно перебазировать станцию. Начался этот памятный день очень торжественно. Впервые за всю историю исследований Центральной Арктики советские люди, дрейфующие на льдине, избирали депутатов в Верховный Совет РСФСР.
Долго не хотелось уходить из жарко натопленной кают-компании, но надо идти строить дорогу к новой станции.
Не успели мы добраться до участка, где надо было начинать строить ее, как послышалось столь знакомое нам потрескивание льда — верный признак сжатия. Действительно, вскоре широкая трещина около старой палатки радистов стала на глазах сжиматься, а молодой лед на ней начало ломать и выталкивать на старые торосы, окаймляющие трещину. Затем сжатие усилилось, и вдоль трещины стал тороситься уже старый лед. Вскоре высота торосов достигла 3 метров. Грохот усиливался. Ледяные валы также начали проявлять признаки жизни.