В камере было холодно, но больше всего здесь не хватало света. Окна в камере толком не было: с внешней стороны за решеткой проглядывали только стальные жалюзи, развернутые вверх. На тюремном жаргоне это приспособление именовалось зонт. Зонты поставили во всех советских тюрьмах в 1950-е — дабы сидящие в камере не могли видеть людей снаружи, а те — их.
Первые сутки ареста подходили к концу, и полоски между жалюзи уже начали темнеть, когда меня неожиданно вызвали к следователю.
Следственный кабинет располагался тут же на этаже. В нем не было ничего, кроме стола и металлического табурета, привинченного к полу. За столом сидел черноволосый усатый мужчина в синей форме сотрудника прокуратуры. Он представился:
— Старший следователь прокуратуры Иновлоцкий.
Я удивился. Иновлоцкий был следователем Зубахина, что было известно. Однако я никак не ожидал, что он станет следователем и моим. Дело в том, что, хоть мы и виделись впервые, назвать Иновлоцкого совсем незнакомцем я не мог. Мой дед водил дружбу с отцом Иновлоцкого-младшего. Старший Иновлоцкий был портным — классическим еврейским портным, списанным как будто с персонажей Шолом-Алейхема. В пятом классе он даже как-то шил мне костюм. Со своей седой нечесаной макушкой, он сидел за машинкой в одной майке и, пока мерил и шил, без остановки рассказывал какие-то прибаутки с варварским местечковым акцентом. Ну а главное, Иновлоцкий-младший учился у моих родителей. В сессию мама даже ходила с его зачеткой к дружественно настроенным преподавателям собирать зачеты.
Зачем КГБ втащило Иновлоцкого в мое дело, было понятно. У следователя-еврея не было выбора, как только доказывать, что он еще больший католик, чем сам папа, или, вернее, еще больший чекист, чем само ЧК. Назначать следователей-евреев на политические дела было в привычках ГБ не только в Самаре. У генерала Григоренко следователем был сотрудник узбекской прокуратуры Березовский. Тот показал себя истинным интернационалистом, отправив за решетку и украинца Григоренко, и правозащитника-еврея Илью Габая, и еще несколько крымских татар.
Иновлоцкий был, конечно, достаточно хитер, чтобы при желании найти повод остаться в стороне от этого дела. Он мог хотя бы сообщить КГБ о знакомстве с родителями — и положению старшего следователя это не грозило никак. Однако он этого не сделал — пусть не из злости, а по мягкости характера. Чем еще раз доказал максиму, что источник зла в мире не монстры, а вполне обычные люди, которые не сопротивляются злу.
Из людей такого типа нацисты в гетто рекрутировали «еврейскую полицию» — Judischer Ordnungdienst, — осуществлявшую первую, до лагерную, селекцию. Они первыми определяли, кого отправить в концлагерь, а кого нет. К ним лучше, чем к кому-либо другому, подходит изречение Жаботинского: «Мы требуем право иметь своих собственных подлецов, как и другие народы».