литература. Об этом я подробно пишу в моей новой книге «Зачем вы, мастера культуры?» Писатели, по-прежнему, друг друга не знают и не читают. Забавно, но даже придуманная мной в «Козленке» история с папкой чистых страниц, которые все нахваливали, не развязывая тесемок, оказалась не такой уж нереальной. Так, недавно критик Басинский и прозаик Прилепин, ранее шумно приветствовавшие «Зулейху» Яхиной, вдруг, когда грянул скандал с нелепой экранизацией, объявили, что на самом деле романа не читали. Кажется, у Грина гномы определяли содержания писем, прикладывая конверты ко лбу — теплый или холодный. Но так это же гномы…
— Насколько опасна поляризация литературного сообщества? Как-то Вы сказали, что литераторы должны подначивать друг друга, может, даже ссориться, но не уничтожать.
— О какой поляризации вы говорите? Ее нет, почти все информационно-премиальное пространство литературы отдано «гормональным либералам» и «бюджетным патриотам», книги которых, за редким исключением, читать можно только по приговору уголовного суда. Похожая ситуация и в театре, где установлен диктат «новой драмы». А поляризация в искусстве необходима. Она плодотворна, она дает стимул к развитию, поиску. Когда я возглавлял «ЛГ», мы пытались противостоять этой «монополии тусовки», показывали другую литературу, предлагали иные имена, даже учредили свою премию «За верность Слову и Отечеству». Но мои преемники в газете сочли, что это хлопотно и невыгодно… Однако меня больше волнует другой вопрос, почему такой вредоносный для культуры перекос устраивает власть? Загадка…
— Расскажите о Вашей творческой кухне. Вы интуитивный писатель или логический, изначально выстраивающий драматургию? Материал берете из жизни или выдумываете?
— Конечно, литература — это самовыражение, но читателю она интересна лишь тогда, когда автор выражает не только себя, но и свое время, социум, духовную, культурную и политическую жизнь. Вы когда-нибудь видели на арене артиста, жонглирующего одним-двумя шариками? Нет. Засмеют. А в литературе жонглируют своим детским комплексом и гордятся. Смех да и только! Сюжетно-тематический мотив всегда выплывает у меня из подсознания, я его долго, иногда годами ношу в себе, выдерживаю, прикидывая: стоит ли овчинка выделки. А дальше замысел нужно одевать в слова, да и с компасом сюжета почаще сверяться. Это долгая многоступенчатая работа, требующая врожденной вербальной чувствительности и дара рассказчика, а таких в литературе еще меньше, чем в Думе депутатов с принципами.
Сам для себя любую прозу я делю условно на три вида: «мемуары быстрого реагирования» (Лимонов, Довлатов, Конецкий), «фэнтези на заданную тему» (Пелевин, Сорокин, Крусанов), «вымышленная правда» (Артемов, Козлов, Терехов). Себя я отношу к третьему типу, и мне совсем не надо разводиться, чтобы описать состояние мужчины, сбежавшего от испытанной жены к юной любовнице. Но я стараюсь все-таки, чтобы мои герои действовали в тех жизненных обстоятельствах, которые мне знакомы по жизненному опыту. Если что-то я знаю плохо, то стараюсь изучить, как банковскую среду для романа «Замыслил я побег…» Писатель — это тот, кто через подробность и деталь умеет изобразить целое. Если я встречаю у автора фразу типа: «Он зашел в какое-то помещение, где стоял некий агрегат, неизвестно для чего предназначенный», то немедленно выбрасываю эту книгу в помойку.