Убежден, при всех наших гуманитарных претензиях к Советской власти нельзя не признать двух обстоятельств: она обеспечила модернизацию и организовала страну для победы над страшным врагом. Методы и меры были жесточайшие. Но альтернатива — исчезновение всей нашей цивилизации. Хуже войны только поражение, хуже террора только геноцид. Советское наследие останется в нас и наших потомках навсегда, как бы его из нас ни старались выдавливать. Попытка построения общества социального равенства, даже не законченная и не очень успешная, — это очень серьезный опыт для народа, который, я уверен, долго терпеть на своей шее «форбсов» не станет.
А советская литература (конечно, речь идет о вершинах) как равная вошла в великую русскую словесность. Нынешним горе-лауреатам остается только мечтать об уровне крепкого советского литературного середняка. Цензура заставляет писателя быть более глубоким и изощренным в способах выражения запретных смыслов, а самоцензура, как и развязность, — убивают Слово. Кстати, цензура есть и сейчас, но она не государственная, а частная или корпоративная. Принесите в ту же «Независимую газету» к Ремчукову по-настоящему патриотическую статью или рецензию на какую-нибудь мою книжку, сразу узнаете, почем фунт цензуры…
— Одно из ваших кредо и побудительных к письму импульсов читается так — «хочется отхлестать гнусную рожу действительности наотмашь, вывалить политикам, соотечественникам, самому себе все и сразу, пока не остыл, не забыл, не перекипел, ведь отходчив русский человек, непростительно отходчив…»
— Да, не отпираюсь, говорил, но это я писал о публицистике — жанре быстрого реагирования. Он эффективен, требует определенного гражданского мужества и безусловной оперативности, но лишен тонкой нюансировки смыслов. У художественной прозы и драматургии другие взаимоотношения с «гнусной действительностью». Тут писатель не обличитель, а исследователь, старающийся понять, почему человеческая душа — «христианка по природе», но так охотно принимает в себя зло… И как помочь ей вернуться к добру?
— Может ли высококлассная словесность происходить от обиды на бытие, но обиды — художественной, обиды не сутяги, не неудачника, а — победителя жизни, знатока её немудрящих основ?
— Художественная обида, по-моему, характерна для молодого таланта. С возрастом приходит осознание того, что ты просто участник реализации какого-то грандиозного проекта, смысл которого тебе почти не понятен. Сочинительство — один из способов хоть чуть-чуть проникнуть в этот замысел. Впрочем, бывают случаи, когда детская болезнь обидчивости со временем только усугубляется и обостряется в седом мэтре. Да и вообще почти вся диссидентская литература — от обиды и уязвленного самолюбия. Классический пример — Солженицын. Вот уже был эпический сутяга, все никак не мог с Советской властью свести счеты за прежние обиды…