— Сейчас, Никанор, все с оружием ходют, что господа идейные, что всякая шушера уголовная. Ентих убивцев и греховодников под общий шумок из тюрем выпнули, а оне таперича ходют гоголем да грозятся. Говорят, мол, что, старый хрен, выслуживаешься? А леворю… тьфу! Народную, всмысле, пулю не хочешь в лоб получить? Ты же за царя был, мерзавец, а ноне другой порядок! Всё можно! Сдохни, говорят, дворянский шкурник, или переходи на их, дескать, сторону. Во как!
— Собаки, они и в леворюции собаки! — Пахом зло сплюнул, прищурив левый глаз от яркого света огня печки. Выстрелило искрой свежее берёзовое полено, зашкворчала береста на нём и пыхнула струйкой огня, потом снова равномерно загудело. Помолчав, Пахом продолжил:
— По мне, Никанор, надобно, шобы порядок был, да деньгу в срок и исправно платили. Остальное всё чушь собачья. Ты вот, вроде грамотный?
— Так это… буквы знаю, по слогам читаю, — почесал смущённо в затылке извозчик.
— А вот скажи, что в газетах пишут?
— Так не пойму я. Леворюция! Военный займ! Временное, туды его, правительство! Остальное-то и не разобрать по-человечески. Словеса плетут енти социалисты, простому человеку ни в жисть не понять. Да ещё партии их всякие, меньшевики, какие-то, эйсэры.
— Да, эсеры за землю! А про большевиков слышал?
— Да, слышал от рабочих, там они пасутся, агитаторы ихние, но понять ничего невозможно, когда говорят на своём. Как будто талмуд талдычат. Маркс, социализм, трудно там понять что-то. А так, конечно, они большевики же, значит, за ними больше правды, чем за меньшевиками и другими.
— То так, — согласился с ним Пахом. — А обещають что?
— Так многое обещают, землю отнять и поделить, да рабочий день сократить.
— А о войне?
— Войну прекратить, нечего этим, как их, эксплуататорам, на нас давить.
— Да, дело-то благое. Царя-то скинули, может, и вправду землицей крестьянина пожалуют. А землю и эсеры обещали отдать.
— Молчат чевой-то эйсэры твои про землю. Поди, рано ещё говорить о том: власти-то у них пока нету, потому и не знаю, что и думать. Все кричат: Свобода! Свобода! А продукты всё дорожають и дорожають, а плОтить больше господа не желают, сами концы с концами еле сводят. На днясь езжал по Шпалёрной, так там трубы прорвало, говно хлещет, а управы нет, городские разбежались, все боятся. Свобода же. Могеть всё! Поймают и в говне утопят. Всё разваливается, власть у энтих социалистов, у власти нонешней, Петросовета. Полиция вся попряталась, а честному человеку к кому идтить? Или самому за кистень браться?
— Да, пожалуй, что и так, — согласился с ним Пахом. — А почему ты говоришь, что Петросовет правит? А как же Временное правительство?