Но, снимая «Бородинский хлеб», Эол уже забыл и про Сильвию, и про то, как Сильвией целых полгода была его Жеже, и как у них, благодаря «Сладкой жизни», случился неожиданный медовый месяц, а точнее — бабье лето. Теперь Вероника сердилась на мужа, что он не взял ее на какую-нибудь роль:
— Что у тебя с этой Нечаевой? Что у тебя с этой Меньшиковой? Что у тебя с этой Музой?
— Ничего, просто они подходят на эти роли.
— Пусть испанец и для меня роль напишет!
— Так не бывает, солнышко.
— Чего?! Не бывает? Да сплошь и рядом. Ладно, меня все равно из Склифа не отпустят, пришлось бы за свой счет, а при наших финансах...
С Нечаевой у него ничего не было, но актриса ему нравилась безумно. Своей трепетностью, которой тогда он ни у кого не видел. Даже хотел плюнуть на несходство с Маргаритой Тучковой и поменять Эллу с Ниной ролями. Но нет, нужны были Нинины ясные, трагические глаза, плавные, а не порывистые движения, благородство.
Торопились очень. Постарались больше всего снять зимой, а к началу лета закончить съемки. Когда снимали осенние эпизоды, листья на деревьях подкрашивали. В бешеном темпе монтировали, наивно надеясь, что кто-то озаботится выпустить ленту на экраны тютелька в тютельку к 8 сентября, 150-летию Бородинской битвы. Но и тут фигушки! Когда худсовет назначили на середину августа, никогда не матерящийся Эол выругался в три этажа и пожалел, что не курит. Напился и зло твердил:
— Что за люди? Есть ли в них что-нибудь русское? За что, Господи?! За что?! Почему Ты так жесток ко мне?! Почему так?! Чем я пред Тобой провинился?!
Он понимал, что стремительно по скользкому грунту съезжает в пропасть, фильм могли выпустить в срочном порядке к юбилею, но юбилей пройдет — и на него всех собак спустят.
Гром грянул, откуда не ждали. На худсовет явился Куроедов, два с половиной года назад назначенный председателем Совета по делам Церкви при Совете министров СССР для усиления антирелигиозной кампании, затеянной Хрущевым. Спокойно, взвешенно он ломал «Бородинский хлеб», крошил его и разбрасывал голубям:
— Я, товарищи, внимательнейшим образом просмотрел эту работу. Пересмотрел. Перепересмотрел. Делал выписки. Копался в архивах. И пришел к твердому выводу, что перед нами самая настоящая идеологическая диверсия, товарищи. Перед нами не режиссер Незримов, а незримый религиозный проповедник.
Худсовет зароптал, Незримов почувствовал, как по спине прополз огромный, мокрый и холодный язык, а Куроедов невозмутимо продолжал артобстрел:
— Кто такая Маргарита Тучкова, товарищи? В фильме она показана как основательница некой вдовьей обители. Казалось бы, безобидно. Но подкладочка у фильма гнилая. На самом деле Маргарита Тучкова основала на Бородинском поле Спасо-Бородинский монастырь, ныне, слава Богу, не действующий. Его закрыли в двадцать девятом году, переименовали в поселок Ворошилово, а ныне там машинно-тракторная станция. И Маргарита Тучкова стала монахиней, настоятельницей этого монастыря под именем мать Мария. Совершал ее монашеский постриг митрополит Филарет, один из главных представителей тогдашнего церковного мракобесия. Режиссер Незримов — матерый и хитрый конспиратор, он этого не показывает, понимая, что зрители, посмотрев фильм, так и так бросятся узнавать правду о Тучковой, и пойдет бродить смута религиозного, товарищи, содержания.