А в Китае ждала сказка. Почтительное отношение, гостеприимство, необычная кухня и все не такое, как у нас. Кроме разрухи. Мы еще не восстановились после Великой Отечественной, они — после многолетней гражданской войны и иностранной интервенции.
Китайцы вели разговоры о возможном совместном фильме к тридцатилетнему юбилею Гунчандана, то бишь их компартии. Но юбилей ожидался уже в следующем году, времени для подобного проекта маловато, и разговоры остались разговорами.
Немного поработав с Герасимовым, Незримов и Сегель через пару недель возвратились в Москву.
Лида горела:
— Вернулся наконец, бревно мое любимое! Гони испанца из комнаты!
Но никого гнать не приходилось. Потомственный испанский идальго Алехандро Хорхе Лукас Эпифанио Эстебан Ньегес при виде вернувшегося потомка богов хмуро пожал ему руку и сам отправился на свежий воздух.
— Признавайся, Лидка, хранила мне верность? — переводя дух, спрашивал Незримов.
— Да хранила, хранила! Хоть и нелегко мне пришлось. Каждую мне ночь снилось с тобой. Как ты выражаешься, трах-тибидох.
В конце августа двадцатилетний Эол Федорович Незримов и двадцатидвухлетняя Лидия Алексеевна Беседина вступили в законный брак. Ресторан «Пекин» с фунчозой, яйцами в сеточку, курицей Гунбао, грибами сян-гу и треугольными вонтонами; «Будапешт» с гуляшом, паштетами, паприкашем и кнедликами; «София» с мешано от агнешка, кебабчатами и брынзой на скаре; «Арагви» с шашлыками, лобио, сациви и куриными гребешками в сметанном соусе; «Узбекистан» с пловом и мантами, а также прочие московские рестораны — все вы проиграли в споре с институтской столовкой, где веселье кипело и гремело, пенилось и клубилось, а главное, денег хватило, чтобы никто не остался недовольным. Советских рублей дали Беседины и Незримовы поровну. Гости тоже добавили. Свадьба шумная, с дракой. Захарченко сказанул Рыбникову:
— Да забери ты свою Ларионову, надоела она мне!
И Коля вмазал, завязалась потасовка. Рыбникову сломали палец, заставили пойти в ближайшую больницу, откуда он вернулся с забинтованной лапой.
Герасимов и Макарова присутствовали, встречали молодых в институте, часик посидели за столом, покричали «Горько!», и Папа сказал:
— Пора и честь знать. Совет да любовь, Эолу и Лиде жить-поживать да добра наживать.
Так что драку они не застали. Родители, слава богу, тоже — часа через три после начала пиршества все Незримовы, кроме Эола, отправились продолжать веселье и ночевать в тесноте да не в обиде к Бесединым в двухкомнатную на Таганку.
Когда Рыбников вернулся, во дворе института вовсю танцевали, кто-то уже поднахрюкался, особенно Лева Кулиджанов, он даже возомнил себя тоже Рыбниковым, жаждал подраться. Но нового кровопролития не произошло. Вадик и Коля помирились, танцевали с Алкой по очереди и сразу втроем, а она говорила: