— Ты хотя бы понимаешь, какие звуки издаешь? — возмутился Незримов. — Мириться готов, если она примет как должное все происходящее. Не хочется войны.
— Но и дружить с ней семьями мне не хочется. После всех оскорблений. А как ты думаешь, сын простит тебя?
— Не знаю. Возраст сложный. Было бы ему лет двадцать. Или когда уже своя семья.
— А ты бы хотел, чтобы он с ней остался или с нами?
— Не знаю, голосочек, честно тебе говорю: не знаю. Спой мне лучше. Ты так чудесно поешь.
Вторая блокадная осень. Назаров выписывается, он разработал руку и возвращается на фронт. Весь сияет и благодарит врачей.
Роковое тринадцатое августа приближалось. Накануне в городе на Неве отметили два месяца со дня знакомства. В Москву прибыли ранним утром и отправились к ней домой на Соколиную гору. Родители с младшим братом Олегом отдыхали у тети Веры в Таганроге, за что спасибо. Через часок, заново заправив кровать, Эол и Арфа мило позавтракали и отправились в ЗАГС, где недолго посидели в очереди и Эол Федорович Незримов написал заявление на развод с Вероникой Юрьевной Незримовой. Попрощались в метро, он отправился на «Киевскую», она — на «Семеновскую».
— Ну, с Богом. Если смерти, то мгновенной, если раны — небольшой, — пропела Арфа своим чарующим голосом, благословляя Эола как на битву.
— Жди меня, и я вернусь, только очень жди, — ответил ветер и полетел на Киевский вокзал. Пока шел пешком от станции Внуково, картон у него под мышкой промок от пота. Настольный футбол для Платоши купили еще в Ленинграде, и теперь он нес его в подарок, прижимая коробку к подмышке. Сначала вышагивал бодро, потом все медленнее и медленнее, оттягивая казнь, стараясь надышаться воздухом жизни.
— На побывку едет молодой моряк, — приветствовал его Твардовский, выходя из ворот своей дачи, на которой он вообще-то редко бывал, чаще на Красной Пахре. Здесь он любил встречаться с Исаковским, хотя меж ними пыталась пробежать черная кошка по имени Песня: Александр Трифонович завидовал, что на стихи Михаила Васильевича столько песен, причем всенародно любимых, а на его стихи совсем мало.
— Меня-то поют. А тебя? «Не спеши, невеста, замуж за бойца, нынче неизвестна доля молодца»? И все?
— Поэт это не тот, кого под каждым забором пьяные распевают. Пушкина тоже не ахти как поют.
— Завидуйте, завидуйте, товарищ главный редактор.
— Это вы мне завидуете, что обо мне больше народ знает.
— Кстати, скажи Ильинскому, что не ты написал «Враги сожгли родную хату».
— И не подумаю. Пусть заблуждается.
— Может, и «Катюшу» ты написал?
— Может, и я.
— Саша!