— Плохая?
— В некоторых эпизодах. Например, Тёмкин говорит громко, а Казакова чуть слышно, ухо зрителя вынуждено переключаться с одного регистра на другой, и некоторые слова вообще невозможно расслышать.
— Это уже камень в мой огород, — усмехнулась Макарова.
— Нет, не в ваш, Тамара Федоровна, а в огород звукача... То есть звукооператора. Уж извините...
— Нет-нет, продолжайте, молодой человек, режьте правду-матку! — Злинка в глазах Герасимова пряталась за лукавой иронией.
— И музыка.
— А что музыка?
— Да если честно, Сергей Аполлинариевич, дрянь полная.
Вся аудитория так и ахнула от неслыханной дерзости.
— Это у Будашкина-то? — воскликнул Герасимов. — У лауреата двух Сталинских премий?
— Да хоть десяти! — понесло Эола по всем кочкам. Он и впрямь стал ветром, нарастающим по мере полета над бескрайней равниной герасимовского авторитета.
— О-ля-ля! — сердито усмехнулась Макарова.
— Да Ерундашкин этот ваш Будашкин! — выпалил Эол, понимая, что уже погиб и можно крыть на всю катушку. — Тритатушкин-Тритаташкин. Зачем вы его пригласили? Вот Шостакович в «Молодой гвардии» — мощь, сила, энергетика! В самый кратер души попадает.
— Но там и героика соответственная...
— Понимаю, Сергей Аполлинариевич, здесь — деревня, и все должно быть деревенское, частушечное. Но не бездарное. А здесь — выплеск бездарщины. Только что на ложках и трещотках никто не наяривает. Еще бы какого-нибудь дедулю с прибауточками. Впрочем, он там появляется, которого Кощей Бессмертный играет, актер Милляр. Я так и ждал, что он дальше начнет сыпать. Но, к счастью, не дождался.
— М-да-а-а-а! — сердито протянул Герасимов. — А в целом, надеюсь, нет подобной разгромной критики?
— В целом нет. Хотя...
— Хотя?
— Если честно, это кино из тридцатых годов. А сейчас на дворе пятидесятые. Пырьев был бы рад такому фильму, но ведь вы же не Пырьев, вы подлинный гений кино! Камера почти неподвижна, так можно снимать театральную сцену. Нет многих новых операторских приемов: подчеркивания масштаба, наезда, голландского угла, круговой камеры, осмысленного движения следящей камеры, не говоря уж о глубоком фокусе. Восьмерку американцы с сороковых годов используют, а у нас ее почему-то презирают. Сценарий тоже очень плох: скучен, персонажи ходульные, у них у всех ноль остроумия, конфликтные ситуации выеденного яйца не стоят...
Тут он увидел окрест себя свинцовые тучи и остановился:
— У меня все.
— Ну что ж... — медленно и зловеще промолвил Герасимов. — Спасибо, Эол Незримов. Садись, пожалуйста.
Макарова поёжилась, будто ей за шиворот плеснули холодных капель.