— Прошу прощения, — холодно отозвался кельнер, — но я не могу пить в рабочее время. Чем еще могу служить?
Попельский отрицательно покачал головой. Курил сигарету и смотрел на Гирека. Широкое лицо и открытый взгляд официанта выражали полнейшее безразличие. Но Попельский знал, что за этим кроется нечто иное. Этот город, который олицетворял пан Гирек, говорил: «Я презираю тебя, трус».
Город и правда уже знал об отставке комиссара. Первым журналистом, который подошел к Попельскому, был Константа Мразек из «Слова польского». Получив телефонный звонок от Гирека, он примчался в кофейню из редакции на Зиморовича, которая была неподалеку, вместе с фотографом. Он вбежал в «Шкотскую» именно тогда, когда Попельский подносил ко рту вторую рюмку водки. Фотограф направил на него объектив, а Мразек видел перед глазами заголовок в газете: «Чем занимается пан комиссар вместо розыска убийцы Гени Питки? Пьянствует!». А ниже — фото полицейского с рюмкой в руке. К сожалению, мечта редактора не сбылась. Попельский поднял рюмку и выплеснул ее содержимое прямо на аппарат и лицо фотографа. Затем вскочил с места, надвинул шляпу на голову и метнулся к дверям кофейни.
Там его фигуру одновременно осветило несколько вспышек. Комиссар узнал журналистов, которых давно знал как вежливых и учтивых собеседников. На этот раз они были наглы, категоричны и агрессивны. Город действительно начинало ненавидеть Попельского.
— Каковы истинные причины вашей отставки? — настойчиво требовал ответа редактор Матуш из «Ежедневника людского».
— Весь Львов на вас рассчитывает! Как вы объясните свое дезертирство? — допытывался Шатора из «Вечерки».
— Вы боитесь беспорядков на национальной почве? — Чубатый из «Дела» нарушил деликатные вопросы.
— Неужели вы испугались? Вам страшно? — перекрикивал всех Кшижановский из «Волны».
— Кто поймает убийцу, если не победитель Минотавра?! — орал Файерман из «Дас найє гуґблат».
В блеске фотографических вспышек лицо Попельского становилось все бледнее. Комиссар снял шляпу и вытер пот со лба. Фотографы щелкали десятки снимков в профиль и фас. Зевакам, что столпились на тротуаре перед «Шкотской», казалось, будто лысая голова Попельского росла и отрывалась от туловища.
— Лыссый, ты сукин сын! — рявкнул какой-то батяр в толпе. — Львов тебе этого не простит!
Услышав прозвище, которое дали ему бандиты с Клепарова и Лычакова, Попельский оцепенел. До сих пор оно вызвало у комиссара своеобразную гордость, поскольку преступники произносили его не только с ненавистью, но и уважением. Лысина полицейского была объектом шуток, самой известной из которых был такая: «Когда у пулицая Попельского челка на лбу? Когда на голову ему сядет какая-то дзюня»