Эринии (Краевский) - страница 133

Однако эти мысли не омрачала даже тень отчаяния. Попельский знал, что через мгновение поговорит с сыном преступника, узнает, что он видел и что скажет в полиции. А потом, усмехнулся он мысленно, а потом я услышу от него адрес, где найду своего внука.

Попельский поднялся и приблизился к «сыночку». Тот рыдал, ударяясь головой о дно бассейна так сильно, что с нее слетел клетчатый картуз. Из обшарпанных, коротковатых брюк торчали худые ноги. Комиссар подошел к нему и положил ладонь на плечо с такой силой, словно собирался его раздавить. И вдруг почувствовал, как по спине Анджея пробежала резкая дрожь.

Судороги сотрясли его голову и спину, зрачки и радужки спрятались, а глаза напоминали слепые бельма. Приступ скрутил тело и швырнул его на дно бассейна. Парень лежал на спине, а ладони хлопали о поверхность. Колени подпрыгивали вверх, а ступни плоско ударялись о бетон.

Попельский встал, снял пиджак, свернул его и хотел положить парню под голову. Но его прикосновение подействовало на Анджея Шалаховского губительно. Парень дернулся, как ужаленный, тело выгнулось дугой и безвольно упало. Ноги хряснули о дно бассейна, руки затрепетали на бетоне, а голова наткнулась на зубец бороны. Парень оцепенел, а потом его тело расслабилось. Из глаз торчало острие бороны.

Попельский в своей жизни много раз чувствовал горький вкус отчаяния. Однако никогда такого не случалось дважды в течение пятнадцати минут, никогда еще не бывало, чтобы получив надежду, он тут же ее утрачивал.

Лежал на дне бассейна и вслушивался в завывания Тисифоны.

— Ты не уберег внука от Ирода, — воспевала богиня.

Эпилог

Наступали сумерки, оседая на самодельной доске и фигурах, сделанных из хлебного мякиша. Двое мужчин склонились над шахматами, а третий жилец камеры громко храпел. Звали его Юзеф Велькополян, он происходил из Куяв, двадцати лет и был мародером и преступником. Его нетяжкие преступления не мешали ему спокойно спать, поэтому он и засыпал первым из всех, не заботясь ни вшами, ни пауками.

Двое других мужчин страдали от бессонницы и наполненные ей ночи проводили за игрой в шахматы. Их разделяла двадцатилетняя разница в возрасте, не менее ощутимое отличие привычек и образования, зато объединяла любовь к утраченному Польшей Львову и страсть к королевской игре.

Они не успели ни поиграть вволю, ни наговориться о любимом городе, поскольку один из них, сорокалетний валютчик Бер Гох, недавно прибыл в камеру, а второй — политический заключенный Эдвард Попельский, завтра как раз выходит из тюрьмы, отсидев два года.

Поэтому они начали последнюю тюремную партию, пообещав друг другу продлить ее на воле.