— Говори с горы, а гора как пень, — раздраженно буркнул Кичалес. — Они знают лишь то, что в суде должны говорить, что вы им поведали! А вы им еще ничего не говорили! И не будете ничего говорить, потому что суда не будет!
— Да, я понимаю, — облегченно перевел дыхание адвокат. — Вы правы, они не знают, что должны говорить на процессе. Если бы был процесс, то узнали бы. А его не будет! Зачем нам судить Попельского, если наследство все равно получат студиты!
— Жаль, что Лыссый убежал от пулицаев в бассейне, — задумчиво сказал Кичалес, — он мог нам еще навредить…
* * *
Попельский отодвинулся от шахматной доски. В камере повисла пронзительная тишина.
— Ты говорил, Едзю, что я хочу Кичалеса оклеветать из-за ненависти. Я ни презираю его, как некоторые, которые не могли ему простить, что твоего внука в это впутал. У нас детей никто не крал. Или он говорил, что твой внучек будет жив и здоров, и что он тебе его отдаст в тот самый день. Нет, Едзю, я на него не буду клеветать, а хочу тебе правду о нем поведать. Из-за ненависти?! Нет. Он уже не живет, его немцы расстреляли в Яновском лесу. Ему уже правда ни повредит. А кому-то поможет…
Попельский встал и начал ходить по камере, как дикий зверь. Натыкался на нары, ударял кулаком по стене. Его челюсти крепко сцепились — как перед эпилептическим приступом. Однако он не думал о своей болезни.
— Одному поможет, другому нет… — медленно проговорил он. — Наверное, уже ничто не поможет адвокату Махлю…
И тогда почувствовал шум ветра. Упал на пол и начал бить по нему ногами. Из-за сцепленных зубов выступила пена. Глазные яблоки двигались под веками. В видении появился Ежик. С тех пор призрак внука никогда больше не покидал эпилептических сновидений дедушки. Той ночью в тюрьме они раз и навсегда потеряли свой вещий смысл. Стали отчаянным напоминанием. Превратились в античных богинь.
Вроцлав, 1950
Адвокат Людвик Махль проснулся в полной темноте. Сначала подумал, что находится в своем большой четырехкомнатной квартире на Музейной площади. Однако он ошибся. В его комфортабельной прохладной квартире с видом на руины монументального немецкого Музея силезских древностей никогда не было такой духоты. Никогда не чувствовался запах плесени, руки никогда не касались липкие нити паутины. Вскочил, и в голове затуманилось.
Коснулся лба и вскрикнул. Он даже не надеялся, что попадет пальцем в мягкую влажную рану, которую на голове оставило орудие, которым его оглушил какой-то мужчина в арке на площади Костюшко.
Без малейших усилий вспомнил все события предыдущего вечера. Игру в покер в тайном частном казино возле Главного вокзала, две сотки водки в «Савое», выпитые под селедку, неудачные залеты к какой молодой, однако убого одетой девушке, которая подпирала стену на танцах в «Цветной». Это был обычный вечер состоятельного адвоката, который, однако, закончился отнюдь не традиционно. Он хорошо вспоминал темную фигуру, которая вдруг оторвалась от стены арки, быстрый взмах руки незнакомца, боль в голове, какие-то видения: руины, заваленные обломками коридоры, скрип колес, писк крыс.