Привратником оказался сам доктор Левицкий. Полицейский скользнул взглядом по его фигуре — по выглядывающему из-под медицинского халата темному пиджаку, белой рубашке, по галстуку с бриллиантовой заколкой и по красивому, худощавому, выбритому лицу, увенчанному густыми напомаженными волосами. Доктор показался ему гораздо моложе, чем много лет назад в зале суда.
— Такое хождение вверх и вниз может психиатру дать много пищи для размышлений. — Мужчина улыбнулся и кивнул Попельскому. — Я доктор Густав Левицкий. Чем могу служить пану комиссару?
Не упоминаемое собеседниками Попельского годами слово «комиссар» доставило ему явное удовольствие. Он вздохнул с облегчением и посмотрел с симпатией на врача.
— Добрый день, пан доктор, я хотел бы поговорить с вами о вашей молодой пациентке Елизавете Ханасувне.
Лицо врача потемнело.
— Только час назад я был у нее, — сказал он с грустью. — Это ужасно, что с ней случилось… Прошу в мой кабинет. Я вижу, что вы замерзли. Выпьем чаю.
Они вошли на второй этаж в большую комнату, заполненную анатомическими таблицами, которые представляли различные области человеческого мозга. Извилины и субстанции головного мозга указывали стрелки, снабженные латинскими и немецкими описаниями. Два шкафа со скоросшивателями и книгами, два кресла и таз на подставке с крючком, с которого свисало белоснежное полотенце — все это терялось почти в огромном темном помещении. Психиатр сел за стол, на котором среди бумаг и картонных папок стояли лампа с зеленым абажуром и какая-то фотография в красивой рамке в форме листьев плюща.
В кабинет тихо, как призрак, вошла медсестра. Приготовила чай по английскому способу — сначала налила в чашки молока, насыпала туда сахара, а потом залила все это темной, ароматной, словно густой жидкостью. Ее один взгляд, брошенный украдкой на врача, возбудил некоторые подозрения Попельского относительно их внеслужебных отношений.
— Вы теперь лечите Элзунию в ее доме? Не на Заведении Темных, как раньше? — прервал он молчание, когда медсестра покинула кабинет.
— Да, я лечу ее там музыкой и другими звуками. — Левицкий снял очки и протер стекла мягкой замшевой тряпочкой. — После того, что с ней случилось, она безопаснее всего чувствует себя в доме. А кроме того, вы знаете, в этом вполне приличном обществе вид беременной девушки может резать чьи-то глаза. Поэтому отец предпочитает держать ее взаперти, как какое-то пугало. Во Франции, куда я регулярно езжу с лекциями, такие случаи лечатся только в медицинских категориях или — это уже ваша специальность — исключительно криминальных… Никто не высмеивает на улице такого ребенка… У нас же преобладают мощный стыд и лицемерие. Вы знаете, что жена Ханаса куда-то уехала, не желая видеть собственную дочь в ее состоянии?