— Обещаю!
— Бальоновая, 12, во дворе. Одно предупреждение. Там очень агрессивно реагируют, когда кто-то спрашивает про предпочтения клиентов. И вы должны очень тихо говорить. Прослушка там очень чувствительная и всех записывает.
Выпили, выдохнули, закусили.
— Я выпил водку. — Журналист улыбнулся. — Как видите, я пью не только мартовское пиво. Ну и что? Вы начали меня хоть немного подозревать в этой отвратительной мерзости?
Попельский надел плащ и внимательно посмотрел на собеседника.
— Вы спрашиваете, начал ли я вас подозревать… Ответ звучит: не перестал, — сказал он, кинул Гене звенящие монеты и вышел из ресторана.
В огромной оранжерее университетской администрации и Ботанического сада царил тропический зной. Разрастались в нем пышные различные растения, внешний вид и иногда необычные нравы которых были бы не просто раем для каждого искателя редкостей. Вильгельм Заремба, однако, не был охотником за ботаническими раритетами, и хотя доктор Мигальский рассказывал о них с необычайным пылом, это и так его сообщение о изменении цвета лепестков перуанского причудливого джалапа и о ловле насекомых росянкой вызывали у аспиранта смесь холодного равнодушия и едва скрытого раздражения. Это второе чувство не было, однако, вызвано исключительно ораторской страстью ботаника, но, скорее, извлекаемой им реакцией на очевидную просьбу об идентификации цветка, найденного при Елизавете Ханасувне.
Заремба зря ждал ответ на этот принципиальный вопрос. Вместо этого доктор Мигальский взял его под руку и ввел в зеленый, тропический и душный лабиринт, полный насекомых, которые немедленно облюбовали себе потный лоб полицейского. Аспирант был так ошеломлен ландшафтом, духотой и потоком слов, выплывающих из уст ботаника, что и не удивился, почему не ответили ему на этот простой вопрос, и не спросил, куда именно направляются.
Эта вторая загадка вскоре была разрешена. Вот сквозь стеклянные двери они вошли в соседствующий с оранжереей кабинет руководителя института.
Профессор Станислав Кульчинский только что закончил корректуру своей статьи. Поставив на полях странный знак, которым ликвидировал какую-то лишнюю букву в тексте, он встал и смотрел без слов незнакомца.
— Аспирант Вильгельм Заремба из воеводской комендатуры, — представился прибывший.
— Профессор Кульчинский, — ответил хозяин. — Прошу садиться.
Заремба уселся на одном стуле, а Мигальский остановился у второго. Подчиненный не посмел занять на нем место, так как ему пришлось бы снять со стула портфель профессора из тонкой прессованной кожи. Сейчас интуиция подсказывала Зарембе решение также первой загадки: почему Мигальский не отреагировал на его просьбу о ботанической идентификации. Дистанция между начальником и подчиненным — отвечал себе мысленно Заремба — была настолько велика, что Мигальский не посмел бы принять ни одного решения без специального разрешения. Все указывало на очевидный, царящий здесь порядок вещей — тут начальник был только один.