Тогда ему показалось, что – рано, но сейчас он понимал – времени у него нет. Совсем.
– Андрей…
…
– После меня… должен быть… Горбачев. Понял?
– Да ты чего… Костя, ты чего говоришь то.
– Слушай меня. Страну… угробим… нельзя так… Горбачев.
…
– Горбачев
Силы оставили Черненко, говорить он больше не мог, но он был в сознании и требовательно смотрел на Громыко. И кивал.
Горбачев. Горбачев.
На обратном пути, мчась по обледенелой трассе, Андрей Андреевич Громыко напряженно думал.
Он знал, что Черненко тяжело болен, и рассчитывал воспользоваться этим. Всю первую половину семидесятых – советская дипломатия крайне успешно разыгрывала козырь больного Брежнева, слухи о болезнях которого сама же и поставляла на Запад. Западу нравился Брежнев – после внушающего ужас Сталина и придурковатого Хрушева, который мог снять ботинок на заседании ООН и начать бить им по столу – к власти в СССР пришел понятный Западу барин, сибарит, с понятной биографией, и явно не кровожадный. Послание Громыко западным контрагентам было простым – Брежнев болен. Спешите решить назревшие вопросы, пока он жив, пока он у власти, потому что кто придет после него – непонятно. Так удалось решить важнейшую стратегическую проблему советской дипломатии – заключить Хельсинкский акт, который зафиксировал сложившийся в Европе после Второй мировой войны миропорядок и признал Восточный блок как полноценного участника системы международных отношений. Немало сделали и для разрядки с США – ограничение стратегических наступательных вооружений началось именно тогда, все понимали, что так дальше нельзя.
Но вот потом Брежнев заболел по-настоящему.
Сейчас у власти был Рейган. Громыко только что встречался с ним, в сентябре восемьдесят четвертого. Надежды повторить трюк с больным Брежневым не было – Черненко был болен и так что не перенес бы перелета. Рейгану нужно было хоть что-то, чтобы справиться с кандидатом от демократов Мондейлом – нужны были какие-то гарантии мира и прекращения гонки ядерных вооружений. Хорошо получилось поговорить с госсекретарем Шульцем – тот явно был более приемлем, чем его предшественник Хейг. Вообще, Громыко больше боялся предыдущего президента – Картера. В его команде был Бжезинский, были другие ястребы – а сам он был каким-то непонятным, не имеющим никакого опыта – но с опасными, несгибаемыми моральными принципами. Там где другой поопасался бы, просто из чувства самосохранения – этот пошел бы вперед.
Горбачев…
Громыко понимал, что один из претендентов после Константина Устиновича – он сам. Но понимал он и то что шансов у него немного – за ним ни поддержки силовиков, ни региональных кланов. Он никогда и в стране то толком не работал – все по заграницам. Его не выберут.