и документы всех форм; ювелирные украшения; нижнее белье; прочая одежда. За исключением предметов, подпадающих под одну из вышеперечисленных категорий, все имущество вышеозначенного джентльмена перейдет в собственность вашу, ваших наследников или правопреемников. Если завтра вы обнаружите, что не смогли в точности запомнить данные вам инструкции, обратитесь ко мне в департамент общественных работ, подотдел стоков и канав, и я повторю только что данное вам объяснение. Спросите ассистента главного инспектора по стокам и канавам. Вы понимаете?
[73]Мадам Дюклоз кивнула.
– Теперь то, что касается вас, мадемуазель, – продолжил человек в черном, перенеся внимание на мадемуазель Этьен. – Заметьте: я передаю присутствующему здесь джентльмену пропуск для его посетителя. – Он извлек из нагрудного кармашка своего засаленного плаща жесткую на ощупь карточку, примерно шести дюймов в длину и двух в ширину, и протянул ее мне. – Джентльмен запишет ваше имя на карточке и вручит ее вам. Предъявив ее, вы получите возможность навещать его в согласии с данным вами поручительством, в цитадели, во второй и четвертый четверг каждого месяца между девятью и одиннадцатью часами вечера.
– Погодите-ка, – возмутился я. – Да я с этой дамой даже не знаком.
– Вы ведь не женаты?
– Нет.
– Это согласуется с информацией, указанной в вашем досье. В случаях, когда узник не состоит в законном браке, полагается выдать карточку посетителя ближайшей постоянно проживающей здесь женщине приемлемого возраста. Вы должны понимать, что это решение продиктовано статистическими вероятностями. Дама, однако, имеет право передать эту карточку любому другому лицу женского пола по вашему указанию, каковое лицо впоследствии сможет использовать ее с исправленными сообразно потребности именем и фамилией. Вы сможете обсудить этот вопрос через… – он на миг умолк, что-то прикидывая в уме, – десять дней. Не сейчас. Но запишите же ее имя.
Меня заставили спросить у мадемуазель Этьен ее первое имя. Как и ожидалось, она назвалась Селестиной.
– Вручите ей карточку, – скомандовал человек в черном.
Я повиновался. Он опустил тяжелую руку мне на плечо и произнес:
– Настоящим я заключаю вас под арест.
Меня переместили. Я продолжаю записывать свои мысли – если так можно выразиться – в новой камере. Я утратил свою старую идентичность узника камеры сто сорок три, а приобрел новую, прежде неизвестную, но тоже 143; это так, потому что старый номер нацарапан мелом на двери моей новой клетушки. Переход вам, читающим эти строки, покажется очень резким; на самом же деле меня вовсе не выдернули оттуда посреди записи, каковое впечатление может сложиться. Нет, я просто устал описывать мой арест во всех подробностях. А дело было так. Я что-то корябал на листе. Я спал. Я питался хлебом и супом, приносимыми стражником, и нашел маленькую кость – подозреваю, что это было козлиное ребро, – в супе, и стал с ее помощью переговариваться с моим соседом сверху по стояку, Сорок седьмым. Я слушал умалишенного из камеры слева, пока мне не стало казаться, что среди царапанья и скрежета, издаваемых этим безумцем, я могу явственно различить собственное имя.