– Да благословит вас Господь, мессир! – провозгласил попрошайка. – Вы понимаете, я вообще-то не христианин, но пускай за ту щедрость, какую вы проявили к моему бедному мальчику, вас благословят Иисус-Мария-Иосиф, или, в случае если вы протестант, мессир, – только Иисус, его Бог Отец и Святой Дух. И, как сказали бы мои десятикратно уменьшившиеся числом люди, да благословят вас Горы, Река, Деревья и Море-Океан, и все звезды Небес, и боги. Я говорю как их религиозный лидер.
Я поблагодарил его и по причинам, которых и сам толком не понимал, сунул ему одну из своих визитных карточек. Он принял ее так церемонно, что я на миг испугался, как бы он не предложил свои услуги в качестве секунданта или помощника в делах сердечных. Поглядев на нее, он воскликнул:
– О, вы доктор! Погляди, Виктор, к нам пришел настоящий доктор философии![75]
На миг он задержал карточку перед глазами мальчишки – такими же огромными, цвета морской волны, как были его собственные, – маленькими и небесно-синими.
– Доктор, доктор Марш, я необразованный человек, чурбан, вы же видите, но я ничто не почитаю больше образования и науки. Мой дом, – он величественным жестом указал на перевернутую лодку, точно на ее месте в четверти мили от нас высился дворец, – и ваш тоже! До конца дня мы с моим сынулей будем в полном вашем распоряжении, а то и до конца месяца, если вы захотите. И если вам только понадобятся какие-нибудь наши услуги, то, позвольте мне заверить вас, я буду в исключительном восторге от того, что мне выпала особая честь послужить укреплению великого храма людского знания, а не златого дворца коммерческого успеха. Мы превосходно осведомлены о великом законе природы, согласно которому златом знания университетского гражданина оплачивается куда более, – более, я сказал! (он толкнул мальчишку в бок) – нежели засаленными золотыми монетами городского купца. Чем можем вам служить?
Я пояснил, что, как мне доводилось слышать, он иногда показывает туристам путь в места, которые, по моим предположениям, были наделены исключительной значимостью для доисторических аннезийцев, и он немедленно пригласил меня к себе.
Стульев под кровом перевернутой лодки не оказалось, главным образом по той причине, что головы сидящих упирались бы в бортик. Зато там нашлись старые истрепанные подушки и сложенные в несколько раз большие обрывки парусины, на которых и можно было присесть. Еще там имелся небольшой столик (я заподозрил, что некогда им владела бедная японская семья), чья столешница отстояла от расстеленного на земле брезента менее чем на удвоенную длину руки. Старикан зажег лампу – обыкновенный фитиль, плававший в заполненном маслом блюдечке, – и церемонно подал мне маленький стакан жидкости, в которой я опознал ром. Когда я принял стакан, он произнес: