– Намерен ли ты, – застенчиво спросила она, – остаться в этом месте на ночлег?
Он понимал, что это значит, и отвечал со всевозможной мягкостью:
– Прости. У меня нет еды, чтоб разделить с вами. Я охочусь, но то, что мне посчастливится добыть, уже предназначено жрецу из теснины Вечного Грохота. Разве никто не ложится спать рядом с тобою?
– Здесь никого нет. Розовые Бабочки только появилась на свет, и я не могу… уйти далеко. Мы спали вон там, у висячей скалы. – Она стесненно, жалко передернула плечами.
– Хотя мне такого не доводилось испытывать, – сказал Пескоходец, кладя руку ей на плечо, – я способен понять, каково это – сидеть вот так в одиночестве и ждать, пока кто-нибудь явится, если никто не приходит. Это должно быть ужасно.
– Ты мужчина. Ты до старости не испытаешь ничего подобного.
– Я не хотел рассердить тебя.
– Я не рассержена. Я, строго говоря, не одна – Розовые Бабочки всегда со мной, и у меня есть молоко для нее. Теперь мы спим тут.
– Каждую ночь?
Девушка кивнула почти вызывающе.
– Не слишком пристойно оставаться вблизи дерева дольше одной ночи.
– Розовые Бабочки – его дитя. Я это знаю, ибо он сказал мне о ней, явился во сне задолго до ее появления на свет. Ему по нраву, что она здесь, с ним.
Пескоходец осторожно возразил:
– Все мы происходим от союза женщины и дерева, но редко бывает так, чтобы они желали видеть нас подле себя дольше одной ночи.
– Но он добр к нам! Завидев тебя, я подумала… – голос девушки стал едва ли громче шелеста травы, – что это он послал тебя к нам, чтобы ты принес нам немного еды.
Пескоходец посмотрел на пруд.
– Рыба тут хоть есть?
Смиренно и безропотно, будто принимая на себя ответственность за некое прегрешение, девушка ответила:
– Я не смогла поймать ни одной уже… с…
– Как долго?
– Уже три дня. Так мы жили. Я ловила рыбу в пруду и кормила молоком Розовые Бабочки. Молоко у меня все еще есть.
Она поглядела на ребенка, затем снова на Пескоходца, взглядом умоляя поверить ей.
– Она только что сосала. У меня достаточно молока.
Пескоходец смотрел в небо.
– Будет холодно, – заметил он, – взгляни, как ясно.
– Ты останешься здесь на ночлег?
– Все, что я добуду, мне долженствует преподнести в дар. – Он поведал ей о жреце и о своем сне.
– Но ты вернешься?
Пескоходец кивнул. Она принялась описывать ему лучшие места для охоты – те, где ее люди находили себе пропитание, те, что они делали местами забавы… когда им это удавалось.
У него ушел почти час, чтобы взобраться на крутой скальный склон, вздымавшийся над прудом, деревом и маленьким кольцом живой травы. На висячей скале – ее крючковатый, изъеденный ветровой эрозией каменный палец указывал в небеса – он обнаружил место забавы, используемое ее соплеменниками. Скалы и валуны укрывали людей от ветра во время сна. Несколько троп меж них еще не загладил ветер. Там и сям валялись отполированные кости мелких зверушек. Но интереса для него это место ночлега не представляло.