Я ожидаю, что шошоны толпой кинутся на меня с ножами, но за короткой тишиной следуют лишь вопли и гиканье. Вахатехве вскидывает руки и издает вой, Вашаки делает то же самое. Несколько человек из отряда Покателло выходят из толпы, с опаской поглядывая на меня. Один из них спрашивает, буду ли я снимать скальп. От этой мысли на меня накатывает тошнота, и я качаю головой, отказываясь от ритуала. Они взваливают Магвича себе на плечи. Его кровь стекает по их спинам и капает на землю. Никто не набрасывается на меня. Когда тело уносят с поляны, кто-то издает горестный вопль, который подхватывают другие голоса, но, как на вчерашнем совете, оспорить исход уже нельзя. Магвич бросил вызов, Магвич проиграл. Я подбираю сумочку, покрытую пылью и брызгами крови, и иду искать своего коня.
Меня будит далекий волчий вой. Я одна в палатке Джона. Дело идет к вечеру, а я проспала много часов. Я бы и дальше спала, но звуки, раздающиеся где-то за пределами лагеря, заставляют меня выбраться из палатки, чтобы выяснить, какие новые беды мне грозят. Никого в нашем лагере, похоже, не смущает шум, хотя многие столпились у вигвама Ханаби. Вождь Вашаки что-то говорит, а мужчины и женщины слушают, широко раскрыв глаза и разинув рот, как будто он рассказывает какую-то захватывающую повесть. Время от времени один из воинов вставляет несколько слов, то ли подтверждая слова вождя, то ли объясняя что-то, после чего Вашаки продолжает рассказ. Но в потоке его речи я улавливаю имя Джона. А потом вижу его самого. Он ведет саврасого к лагерю. Оба запачканы пылью и кровью. В лагере Вашаки раздаются встревоженные возгласы, и несколько человек кидаются к нему, но Джон поднимает руку, успокаивая их жестом, словно мулов. Я тоже хочу броситься к нему, но продолжаю стоять как вкопанная. Крови слишком много, она пропитала его одежду, и я цепенею от страха. Джон окидывает взглядом лагерь поверх ближайших к нему голов, замечает меня и направляется ко мне, а толпа расступается перед ним. Кажется, кто-то предлагает увести его коня, но Джон качает головой и ведет саврасого ко мне. Ханаби хлопает в ладоши, выкрикивая что-то, и люди расходятся, оставив нас наедине, насколько это возможно в лагере.
– Ты ранен? – выговариваю я, стараясь не смотреть на него и сдержать приступ тошноты.
Я устремляю взгляд на западное небо у него за плечом. Столько месяцев я смотрела на Запад, шла к нему, а теперь стою неподвижно.
– Нет. Кровь не моя, – спокойно, тихо отвечает Джон.
– Ладно, – киваю я.
– Тебе бы присесть, – говорит он. – Ты белая как мел.