– Не понимать англиски, – ухмыльнулся ему я.
– Но я же говорю вам…
– Нет, брат. Если ее убили не вы, то переплатите мне. Если ее убили вы, то вы скряга. Но может, вам будет легче, если вы узнаете о моем правиле: никогда не давать копу того, что мне самому может понадобиться. Есть несколько фактов, которые я намереваюсь оставить при себе, по крайней мере временно, для личного пользования, поскольку Вулф отошел от дел, и то, что вы прячетесь в буфетных комнатах частных резиденций, как раз один из них.
– Но… вы говорите – временно… Мне нужно знать…
– Это все, что я могу сделать для вас, и не предлагайте мне больше свои гроши. Мама всегда говорила, что нельзя принимать деньги от незнакомцев.
Разумеется, это не могло его удовлетворить. По-видимому, Штауффер хотел создать антиагрессорский блок, в котором бы категорически не допускались односторонние действия, и упрямо стоял на своем. Не знаю, как бы мне удалось избавиться от него, если бы в коридор не заглянул Джон Чарльз Данн. Он как раз искал Штауффера и забрал его с собой. Должно быть, хотел получить отчет о беседе со Скиннером.
Второй раз мое прибежище у окна посетили вскоре после того, как я сходил в библиотеку за пепельницей. На этот раз меня не искали; по крайней мере, так это выглядело. Сара, Селия и Энди появились на лестничной площадке на пути с верхнего этажа. Молодежь увидела меня, и Сара сказала что-то своим спутникам; завязался спор. Они перешептывались минуты две, после чего Энди с Селией вошли в ту открытую дверь, за которой я видел беседующих на диване Мэй и Джун, а Сара направилась в мою сторону. Когда она приблизилась, я заметил:
– Вас еще не арестовали, как вижу.
– Конечно же нет. С чего бы это?
– Есть у полицейских такая привычка. Если признаться им в достаточном количестве преступлений и правонарушений, то в конце концов среди них найдется такое, которое поставит их в тупик: они не смогут доказать, что вы к нему непричастны.
– Вот только не надо умничать, ладно? – Она села на скамью у окна. – Это – все это – буквально подкосило меня. Я не могу стоять. На меня это действует как коктейли на пустой желудок. Думаю, когда пойду спать – если я вообще пойду сегодня спать, – то, совершенно разбитая, не смогу заснуть, буду смотреть в темноту и чувствовать себя несчастной. Меня даже может вырвать. Но сейчас у меня только ослабли ноги и перевозбужден мозг. У меня есть мозг.
– И у кузнечика тоже. – Я сел рядом с ней. – Вы напоминаете мне кузнечика.
– Может, когда-нибудь меня заинтересует ваша фраза, но не сейчас. Энди не соглашался со мной, и, разумеется, Селия была на его стороне. Боже, как они втюрились друг в друга! Энди говорит, что наша семья в опасности, в огромной опасности, и что мы должны держаться вместе и никому не доверять.