Я выполнял лишь мелкие поручения. По распоряжению Вулфа я позвонил, например, в фирму «Стенофон» и договорился, что они дадут нам напрокат диктофон с громкоговорителем – вроде того, какой их менеджер привозил нам в воскресенье. Они откликнулись на мою просьбу не слишком охотно, и мне пришлось проявить настойчивость, чтобы добиться обещания срочной доставки. И я действительно получил обещание, хотя, по моим понятиям, проигрывать нам было нечего. Час спустя машина прибыла, и я загнал ее в угол.
Еще одно утреннее поручение, которого я удостоился, состояло в том, чтобы позвонить Фрэнку Томасу Эрскину. Я поставил его в известность, что наши расходы растут как снежный ком и что мы при первой же возможности хотели бы получить от него чек еще на двадцать тысяч долларов. Эрскин воспринял это заявление как нечто само собой разумеющееся и тут же попросил меня договориться с Вулфом о встрече в одиннадцать часов, что я и сделал.
Самое интересное произошло, когда точно в одиннадцать прибыла вся честная компания: Бреслоу, оба Эрскина, Уинтерхофф и Хэтти Хардинг, а с ними еще и О’Нил! Это свидетельствовало о том, что они явно не собирались продолжать разговор, не законченный Джоном Смитом, поскольку основной идеей Смита было повесить на О’Нила парочку убийств, если только они не хотели подсластить пилюлю, предложив нам три подписанных экземпляра признания О’Нила, из которых один мы должны были подшить в дело. Но я слишком хорошо знал О’Нила, чтобы рассчитывать на нечто подобное, так как в свое время именно он пытался меня лягнуть.
Эрскин привез с собой чек. Они пробыли у нас больше часа, но я так и не понял цель их визита – ну разве что продемонстрировать, как они расстроены. Никто, в том числе и сам Вулф, и словом не обмолвился о Джоне Смите. Примерно полчаса они потратили на попытки получить от Вулфа какой-то отчет о ходе расследования, что, естественно, оказалось пустой затеей. В течение другого получаса из него пытались выбить предварительный прогноз сроков раскрытия преступления и поимки преступника. Двадцать четыре часа? Сорок восемь? Три дня? Ради всего святого, когда? Эрскин категорически заявил, что каждый новый день задержки наносит непоправимый вред Соединенным Штатам Америки и всему американскому народу.
– Папа, ты так трогательно говоришь, что меня вот-вот слеза прошибет! – заметил Эрскин-младший.
– Заткнись! – рявкнул папа.
Все они тут же, не стесняясь нас, перессорились. Психологическое давление было слишком велико, и НАП больше не выступала единым фронтом. Глядя на них, я вспомнил предложение Смита подыскать человека, готового показать, что видел кого-то, кто подсовывал шарф в пальто Кейтса. Такое показание, подумал я, любой из них даст против кого угодно. Может, только Эрскины не пойдут друг против друга, да и то сомнительно. В какой-то мере оправдывало этот визит лишь упоминание о том, что завтра, то есть в четверг, в двухстах вечерних и утренних газетах, издающихся более чем в ста городах, появится громадное, на всю полосу, объявление с предложением ста тысяч долларов тому, кто своими показаниями поможет властям арестовать убийцу или Чейни Буна, или Фиби Гантер, или обоих.