А тут…
Тут очень странное чувство… Хоть я и убил того, кто хотел убить меня, но я же знал этого человека несколько лет… Несколько лет он служил моему отряду верой и правдой, изредка отлынивая от работы. Но с кем не бывает? Все мы хотим отдохнуть иногда. Это ведь не повод для того, чтобы ненавидеть человека… для того, чтобы желать его смерти…
Генри падает на колени. Я не в силах сдержать огромную тушу бывшего подчинённого, а потому рукояти кинжалов тут же выскальзывают у меня из рук. Уже всё равно нет никакого смысла бояться. Всё кончено. Противник вряд ли вынет кинжал из-под ребра и воткнёт его в меня. Просто потому, что у него уже нет никаких сил на это.
Стоя на коленях прямо передо мной, Генри поднял обречённый взгляд на меня. В его глазах пролетел страх, а затем страх сменила жалость — жалость к самому себе. Он опустил голову и тут же уткнулся ею прямо мне в пояс. Я обхватил голову Генри руками, наклонился ближе и сказал полушёпотом:
— Не бойся друг, это ещё не конец. Это только начало.
Сам не верил в то, что говорил, но очень надеялся, что это хоть как-то поможет Генри. Я очень надеялся, что он верит во все эти сказки про вечных и про жизнь после смерти.
Он снова взглянул на меня. Теперь в глазах сверкнула благодарность. После чего он уже в последний раз опустил голову. Сначала отключились мышцы шеи, а затем и все остальные. Обездвиженное тело рухнуло на песок, запечатлев размытые контуры фигуры.
Ещё какое-то время я молча наблюдал за мёртвым товарищем, прокручивая в голове фрагменты нашей совместной службы, а затем всё же пришёл в себя и поднял взгляд на инициатора схватки.
— Ну что, доволен, ублюдок? — обратился я к довольно ухмылявшемуся бугаю.
Ответа не прозвучало. Вместо этого он кинул пару жестов людям, видимо находившемся позади него, а уже через некоторое время на арену выбежало несколько стражников. Подбежав ко мне, они заломали мне руки. Я даже не пытался сопротивляться. В скрюченом состоянии меня начали уводить с арены.
Не было никаких одобрительных криков, никакого недовольства — люди на зрительных местах просто молча наблюдали за тем, как уводят победителя. Всем было плевать, что будет со мной дальше. Да и я сам прекрасно понимал, что теперь мне плевать не меньше. Возможностей для побега пока что нет, моё положение выглядит более чем плачевно, а убийство собственного подчинённого только усугубляет и без того отвратную обстановку. В такой обстановке проще отпустить ситуацию и плыть по течению, пока на пути не появится возможность для спасения. Но в остальном, пытаться сбежать прямо здесь и сейчас — подобно самоубийству.