Нам осталось две комнаты. За квартиру площадью пятьдесят метров мы платили сущие копейки. Я нашла эту квартиру через хозяйку нашего прежнего жилья. На втором этаже особняка жила первая семья и мать хозяина, потомка советского архитектора Ивана Фомина. Его бывшая жена была издательницей книг для детей и подростков. А в соседней квартире жила вторая его семья – жена-француженка, переводчица художественной литературы, и двое детей-погодков. Остальная часть дома была на ремонте. Денег хозяевам постоянно не хватало, поэтому ремонт никогда не заканчивался.
Мы въехали в эту квартиру с одним матрасом и десятью коробками книг, второй матрас мне одолжила приятельница-философиня, жившая в соседнем доме. Больше у нас ничего не было. Но самое ужасное заключалось в том, что у нас не было любви. Поэтому поговорка про шалаш звучала здесь как издевательская насмешка.
Я настояла на переезде в двухкомнатную квартиру, чтобы получить свое личное пространство. До этого мы жили в двухкомнатной коммуналке вместе с несколькими знакомыми: теснота, вечный шум и чужая грязь выводили меня из себя. Впрочем, теснота и чужая грязь были одной из немногих тем, на которую мы с мамой могли поговорить по душам. Она ненавидела и то и другое. Ей, сорокапятилетней женщине, всегда жившей в отдельной квартире, однажды пришлось пожить в коммуналке. Когда она переехала из Усть-Илимска в Волжский, пока квартира не была продана, мама снимала десятиметровую комнату в шестикомнатной коммуналке. Там у нее украли золото и телефон, поцарапали стиральную машинку и вечно не давали спать после ночной смены.
Двухкомнатная квартира на первом этаже хрущевки, в которой мы жили до переезда на проспект Мира, не была разбойничьей, золота в ней не крали, и у меня не было имущества, которое можно было хоть как-то испортить. В ней в разные времена жили художники, гендерные исследовательницы, политические активистки и поэты. Но от этого квартира не становилась благополучнее. На этом фоне моя депрессия стала постепенно обостряться, тревожные приступы учащаться, а по ночам я мучилась от панических атак. Настаивать на переезде в другую квартиру было малодушно с моей стороны. Я нагло пользовалась привязанностью Леры. А она не могла отказать – так я решала денежный вопрос. Нет, я не брала у нее денег и не жила за ее счет, я просто знала, что жить вскладчину дешевле, и знала, что Лера подчинится мне. И пользовалась этим.
За свое малодушие я платила тем, что днями выслушивала претензии. Лера была абсолютно беспомощна в бытовом плане, и мне приходилось решать рутинные задачи – счетчики, покупка матраса, мытье окон. В новой квартире мне пришлось ободрать и выкрасить Лерину комнату самой, лишь бы не слышать ее нытья и претензий к тому, что я выбрала комнату побольше и почище. Этот монструозный симбиоз меня мало-мальски устраивал. Секса между нами не было давно, еще со второго месяца нашей совместной жизни.