я спросила ее: на что похож этот запах?
и она ответила: этот запах похож на старый корабль
который не спустили на воду
и тогда я пошутила что мама стала поэтом
и мама немного мне улыбнулась. мне кажется она
не поняла, почему я назвала ее поэтом
ведь это так просто —
лодочка вагины истлела
так и не спустилась на воду и жизнь ее остановилась
как будто жизни не было никогда
а всегда был воздух тяжелой немой беспомощности
и боли
а еще труд терпения
и теперь она лежит на диване как серый
избитый остов
а жизни так и не случилось
мы спим валетом на одном двустворчатом хлипком
диване и вместе ждем ее смерти
смотрим телесериалы про преступников и ментов
на маминых глазах ежедневно умирают десятки людей
и мне хочется верить что так она привыкает
к мысли о собственной смерти
она видит застывшими глазами как менты спасают
наш русский немыслимый мир
а я сижу на полу рядом с ней и тоже смотрю
и как будто в этом совместном бесконечном
просмотре телесериалов
я ей признаюсь в своей дикой безответной любви
и она молча ее принимает
а весна напирает бежевым жестоким животом
и вот-вот реки и ерики набухнут
от мутной талой воды
вот-вот разразится зелень ослепительной наготой
а весна нажимает бежевым жестоким животом
и мать скомкавшись калачиком после укола
успокоившимся лицом смотрит на ветки режущие
предвечернее южное небо
и в ней нет усталости только тихая невесомость дрожит
мы спим валетом на одном диване
я смотрю в ее коричневеющие яркие глаза
на детской серой голове и ничего не говорю
просто смотрю как она в полудреме шевелит
пальцами на ноге
слушаю как она попискивает во сне и говорит —
нет нет не надо
и как блюет
старается очень тихо блевать чтобы меня не будить
и я ей подыгрываю делаю вид что сплю
чтобы своим вниманием ее не тревожить
я спросила ее откуда в ее голове взялась эта метафора
запаха
но она не смогла мне ответить
мне хочется верить что весь страшный предсмертный
мир
это мир образов и даже темные выделения кажутся
чем-то что наполнено смыслом
как будто истертый диван песочного цвета это тихий
разомкнутый берег