Мультипликационные вставки – марш молотков и гениталиеподобные судьи – отвращали. «Стену» я крутила снова и снова, просматривала фильм по несколько раз за день. В пять лет я могла нажать на кнопку видеомагнитофона, но не могла понять, что именно меня завораживает в этом натуралистическом изображении человеческих страданий. Теперь я понимаю, что дело было в мальчике, главном герое фильма. Он был очень одинок. Вместе с ним я бродила по игровой площадке и подходила к незнакомому взрослому, чтобы тот покатал меня на карусели. Вместе с ним я находила огромную больную крысу в рыжем закатном поле. Вместе с ним хоронила друга-крысу в канале. Фильм буквально кишел образами мертвых тел и умирания, меня завораживало то, что все в фильме прошито темой смерти, она была началом и причиной всего, что происходило с героем. Полагаю, здесь истоки моей крепкой привязанности к детальному осмыслению телесности: мертвой, живой, умирающей. Здесь хранится исток моего пристального взгляда туда, куда обычно не смотрят, не желают смотреть.
Мне следовало бы стать врачом-патологоанатомом или смотрительницей в кунсткамере, но я занялась поэзией. Думаю, дело было в «Стене», это «Стена» была моим первым проводником в понимании того, что такое метафора. «Стена» научила меня тому, что мир – это сложная связная вещь, и его осмысление возможно лишь тогда, когда ты получаешь опыт и преобразуешь его. А поэзия и есть работа опыта и осмысления. Поэзия всегда живет в связке с памятью и забвением: с тех самых пор, когда Гомер начал перечислять корабли, а Симонид назвал имена погибших на пиру.
Поэзия – это мой способ забывать так, чтобы об этом знали другие: те, кто прочтут и услышат. В песне «Mother» группы Pink Floyd есть строчка «Mother do you think they’ll like this song?», а за ней следует и другой вопрос: мама, как ты думаешь, они не оторвут мне яйца? Поэзия о памяти и забвении – это опасная вещь. Она угрожает тем, о ком помнят, но особенно тому, кто помнит и хочет забыть. Она спасает тех, кого помнить необходимо.
Я хотела забыть многие вещи – насилие, чувство отчужденности, нищету – и написала об этом целую книгу, после чего была осуждена за нее теми, кто помнил меня и знал. А потом прощена. В этом тоже кроется сила поэзии, она умеет помочь простить. Она научает прощать и обращаться к чужому опыту.
Я начала писать цикл «Ода смерти» еще тогда, когда мама была жива.