описания. Например, в своих записках Гуро равна тому, что описывает: равна земле и соснам, равна речи, равна пространству и вмещает его в себя одновременно. Жанр записок дает возможность распахнутого взгляда и честного вопрошания.
Записки о пергаменте и цветке
В прошлом так много вещей, что, кажется, я смотрю на мир сквозь тюль. Эти вещи сеточкой наброшены на мою голову. Сквозь кухонное окно я вижу простирающийся желтый холм. Травы под ветром ложатся на нем то так, то сяк. Они похожи на грубый ворс и одновременно – на черточки на мягком капроне.
На что похоже проживание, если прошлого нет? Наверное, это свет бесконечный и длящийся день. Нет, я не купалась в прохладной воде водохранилища и не несла в ладонях полумертвого детеныша выдры. Нет, я его не роняла на камни. Нет, я не видела смерть. Нет, я не курила вот так, глядя сквозь ветер. Глядя, как ветер рябит предштормовую зацветшую воду.
Я не видела ничего. Память, как фату, можно отбросить на затылок и рассмотреть тревожного воробья сквозь створки балкона.
…
Я пишу письма для нее каждый день. Пишу так, как если бы она жила за рекой и хромая почтальонша их доставляла. У почтальонши сиреневый берет с брошью, бежевые рейтузы и калоши в капельках серой весенней грязи. Она, хромая и грузная, идет сначала вдоль берега, а потом с берега ступает на воду. И идет, идет, пока мой взгляд совсем не потеряет из виду ее силуэта. Я пишу письма для нее каждый день. Там черепки шершавых амфор, катышки эпидермиса и все другое, что мне кажется знаками наивного прощания и прощения. Или признания.
…
Смерть женщины разрушает мир окружающих ее людей. Происходит схлопывание, как если бы в один момент стены твоего дома обрушились, а ты осталась стоять в домашних тапочках, с книгой в одной руке и кухонным полотенцем в другой. Смерть женщины, даже жестокой женщины, – это не смерть мужчины. Женщина – оболочка и гарантия твоего мира. Это она длит тебя в будущее и оставляет место в прошлом для тебя. Она – условие твоего опыта и его интерпретации.
Когда она умерла, я оказалась голой на дороге.
…
Каково снимать с печки турку и понимать, что вот она – кромка времени. Чувствовать ее – привилегия живых людей.
…
Память – это пергамент. Хрупкая коричневая мембрана. Она из кожи убитого животного. Это очень дорогой материал, он не может вместить в себя многое. Приходится смывать текст за текстом, изображение за изображением, чтобы нанести новые. Старые изображения не умирают, они остаются разводами на бычьей шкуре, а еще – царапинами пишущего предмета. Человек – аналоговое существо, очень древнее. В человеке по-прежнему есть место для памяти и стертых вещей. Видишь, я надавила ногтем на упругий стебель едко пахнущего тюльпана, и жидкость проступила в полумесяце раны. Какая старомодная метафора: пергамент и цветок. Цветок и пергамент – теплые вещи, я их сохраню.