Эти три фотографии входят в большую серию «Жизнь фотографа». Лейбовиц фотографировала пожилых мать и отца, своих сестер и близких. А еще смерть и ее приметы. Это очень спокойные фотографии, если представить себе звук, который от них исходит, то это приглушенная радиопередача и звон ложечки о тарелку, утопающие в белом шуме. Там происходит жизнь.
Я летела и знала, что где-то там, в грузовом отсеке спит собака, а рядом лежит сумка с маминой урной. Достаточно ли бережно с ней обошлись сотрудники карго? Не забросили ли в кучу сумок? Не помялась ли мамина урна? А что, если от перепада давления в ней лопнет припаянная жестяная крышка с порядковым номером кремации? Весь отсек будет в мамином прахе. Что мне делать тогда? Что тогда будут делать люди, работающие в «Аэрофлоте»?
Есть вещи, которые можно возобновить, вернуть, но есть вещи, которые единичны. Нет нигде больше урны с маминым прахом, и, что самое ужасное, – нет нигде больше мамы и эта урна – единственный ее след и остаток. Что будет, если я лишусь и его? Спустя полгода из-за халатности сотрудников «Аэрофлота» в багажном отсеке погибли несколько кошек. Их просто задавило остальным багажом. Что чувствовали хозяева этих животных?
Я летела и смотрела перед собой. Я представляла, как собака просыпается от того, что что-то щекочет ей нос, и это мамин прах. Собака чихает. Через минуту всё в отсеке – и горный велосипед, и контрабас, и все остальное – будет покрыто бело-серой пыльцой, оставшейся от тела моей матери. Заболела челюсть, и я поймала себя на том, что все это время скриплю зубами. Я была напряжена от страха.
Вечерний полет из Москвы в Новосибирск заканчивается тем, что ты разбитая прилетаешь на рассвете. В Новосибирске было около пяти утра, уже светало, голова болела и хотелось спать. Я выскочила из самолета и побежала к приемнику багажа. На ленте одна за другой появлялись сумки – черная спортивная, огромный тканевый чемодан, маленький чемоданчик с розовым пони и радугой, клетчатая китайская сумка… Я не понимала, где происходит прием негабаритного багажа. Паника душила меня, мой взгляд метался по холлу, и я не могла найти ни одного сотрудника аэропорта. На двадцатой минуте выдачи показалась серая переноска, она, подрагивая, ехала по ленте. Собака в ней по-прежнему спала. Или была уже мертва, потому что ее сердце разорвалось после долгого лая и паники. К ленте подошел мужчина и, поймав переноску, за ручку, рывком снял ее с ленты. Он раскрыл переноску и достал из нее крохотную болонку. Я на секунду забыла о маме. Ее сопровождала не царственная псина с большим телом и ровным дыханием, а тихая встревоженная болонка кремового цвета. Болонка все еще спала, мужчина передал животное своей спутнице, быстро разобрал переноску и склеил ее детали скотчем.