Эдуард провел меня к материнскому гробу и бодро сказал, что раньше начнем и раньше закончим. Я кивнула и пошутила, что торопиться нам теперь некуда. Он одобрительно хмыкнул. Эдуард снял крышку гроба, я обратила внимание, что он использовал специальные многоразовые защелки, которые работали по принципу домкрата, он снял их с верхней и нижней стороны гроба и положил в карман своего мундира. Затем он демонстративно развязал мамины руки и ноги, пожаловавшись на то, что родственники часто не верят бригаде. Крышку гроба он поставил у окна. И попросил позвать его, когда мы закончим.
Я позвала Андрея, двух маминых подруг и Сергея Михайловича. Они вошли и встали поодаль. Мужчины сняли шапки, Андрей встал на колени у маминой головы и, обняв ее аккуратно за щеку, прислонился к ней лбом и заплакал. Я стояла и ждала. Когда все попрощались, я позвала Эдуарда, тот вошел и сказал, что сейчас они с бригадой закроют гроб и понесут его к машине, а мы, родственники, должны пойти за ними и проводить усопшую. Он достал из кармана звякнувшие защелки, ловко приладил их к крышке гроба и позвал коллег. Мужчины легко подхватили светлый гроб и понесли к выходу, мы пошли за ними. Катафалк стоял в пяти метрах от входа. Мужчины торопливо поставили гроб на рельсы катафалка и расселись по бокам. Эдуард зашел в машину последним и обратился ко мне. Когда я подняла голову, в руках у него я увидела большой серебристый пакет-холодильник, он потрясал им так, как будто хвастал шикарным уловом или жирным шашлыком на пикнике. Я вопросительно посмотрела на него. Он тихо, но отчетливо проговорил, что это внутренние органы, их они тоже взяли. Я кивнула Эдуарду, он вышел из пассажирского отсека и сел рядом с водителем. Мужчины закрыли двери, и машина сначала медленно покатилась в горку к выезду из двора морга, а затем дала газ и скрылась.
Такие проводы. И от них было пусто.
Но больше всего меня волновали органы. Как они поступят с ними? Неужели вывалят на белоснежное шелковое покрывало? Или это специальная сумка для сжигания, и ее они положат в ноги? Мне стало не по себе от всего.
Я сказала Андрею, что он сделал все, что мог сделать любящий человек – он был рядом с умирающей женщиной.
Мертвая, больная, беспомощная мать не похожа на сильную, страшную и молодую мать. Два эти образа долго не уживались в моей голове. Я хоронила легкое тело без жизни, измучившееся, старое, мертвое. Но внутри меня мать по-прежнему была страшной тяжелой фигурой. Во снах я видела ее молодой. Она была в пространстве сна так близко, и я испытывала волнение. Но ее близость была и мукой, потому что в моих снах она никогда не смотрела на меня, а смотрела куда-то над моим плечом, словно там, в другом месте, было что-то теплое и важное. Во сне я часто кричала на мать, хватала ее за грудки и трясла, а потом падала от бессилия и просыпалась в слезах. Мать не слышала меня и не смотрела на меня. В одном из последних снов в дом пришло ее мертвое черное тело. Оно было как мощи, облаченные в драгоценные золотые одежды. Оно было почему-то очень высокое, выше меня на три головы. Еще оно было слепое. Я рассматривала это черное тело и знала, что это моя мать. Слепое тело проплыло в своем убранстве мимо меня и исчезло в окне.