Иногда я прошу свою жену погладить меня по спине. Я ложусь на живот, и она гладит меня, тихо прикасаясь к моей спине губами, а потом сама поворачивается ко мне спиной, чтобы заснуть, и я, обнимая ее, прислоняюсь губами к ее коричневой коже и долго держу так губы, чтобы почувствовать близость ее тела. Она отвечает мне – пожимая мою руку своей большой крепкой рукой. Свет с улицы холодный, и я вижу, как мечется дерево за окном. Так, в темноте, мы засыпаем. Сначала она, потом я.
Мама, как и многие женщины вокруг нее, любила комнатные цветы. В Сибири выбор растений был скромный, да и росли они кое-как – без солнца, в холоде и скупой почве, которую цветочницы набирали на своих дачных участках. Цветы, а вернее черенки, было принято воровать, иначе они, по поверью, совсем не росли. Из больниц и школ черенки брать было не принято, такие цветы имели плохую энергетику и приносили в дом беду и страдание.
На школьных подоконниках жили вонючая в надломах герань и жухлые, бледные хлорофитумы. А у мамы была целая маранта. Правда, маранта в нашей квартире была блеклая, как будто выцветшая, и листья давала очень редко. Когда на кустике маранты появлялась трубочка, обещавшая стать новым листом, я ходила вокруг и ждала, когда он раскроется. Листы, бывало, не открывались по несколько месяцев, и я торопливо пыталась их размотать. Мне нравилась маранта, ее коричневые пятна и изогнутые стебельки. Уже позже я узнала, что маранта имеет свойство двигать листами: листы реагируют на свет и утром опускаются, а на ночь собираются наверху. За это маранту назвали молящейся травой. Но наша маранта не двигалась совсем. В доме не было света и, похоже, тепла.
У всех цветов была своя сила. И самым сильным цветком был зловещий вьюнок хойя. Он достался матери от моей бабки, которая оставила нам квартиру. Хойя свисала одеревеневшими листьями откуда-то с потолка. Мать называла его цветком смерти. Он распускался вне зависимости от того, наступила весна или осень. Цветы были странные, напоминающие младенческие ступни. Когда он распускался, в квартире начинало душно пахнуть, и мама называла этот запах трупным.
Мама верила, что хойя расцветает, когда в сторону дома идет горе, и подтверждала свою теорию фактами. Она говорила, что во время ссор цветок сильнее пахнет. Он питается злой энергетикой, говорила она. Она держала этот цветок в квартире, но боялась его. А когда я была в восьмом классе, попросила меня отнести его в школу и оставить там. И я отнесла. Теперь я думаю о том, как такие цветы, как маранта и хойя, попадают в Сибирь. Кто-то же их привозит. Кто-то привез их туда из тропиков и Азии, а они там научились жить.