А я, кажется, знала, но мое объяснение было радикально эзотерическим. Я связывала острый вульвит с четким осознанием разрыва связи с материнским телом. Конечно, я не могла рассказать этого врачу. Она прописала мне курс антибиотиков, примочек и мазей, но по ночам я все равно мучилась от острой рези в левой внутренней половой губе. Что-то вырывалось из меня. Что-то очень старое и болезненное. Все это время жена помогала мне. По ночам она баюкала меня и гладила по животу, накладывала тампоны с мазью и аккуратно осматривала мою вульву, чтобы рассказать мне о динамике болезни.
В интернете я прочла, что самые частые случаи вульвита встречаются у неполовозрелых девочек. Этот факт дополнил мою картину. Я все еще маленькая девочка в темноте материнской слепой тени. Я все еще смотрю на нее со страхом и обожанием и не могу осознать ни себя, ни собственного тела в отрыве от ее тела. Я маленькая девочка в теле взрослой красивой женщины, и болезни у меня какие-то детские: насморк, температура, сыпь на ляжках, вульвит.
Манастабаль, воинственная проводница героини Монник Виттиг в романе «Вергилий, нет!», ведет ее в ад. Она показывает пространство ада, в котором выживают женщины. Манастабаль – женщина и она ведет за собой другую женщину, чтобы на каждом кругу остановиться и осмотреть земные муки женщин в мужском мире. В аду, в который спускаюсь я, у меня нет проводницы. Он мой личный, в котором мне предстоит сразиться с самой собой и увидеть лицо матери.
Я еду из Волжского в Усть-Илимск. Из города в степи в город в тайге. Через Москву, жучий мегаполис, и Новосибирск, пыльный индустриальный плоский мегаполис, в маленький тупиковый город в тайге. Чтобы приблизиться к истоку и вкопать в него материнское тело, превращенное в прах.
У меня нет спутницы еще и потому, что на этой войне я воюю против своих. Феминистская риторика устроена так, что женщины всегда выступают жертвами патриархального порядка. Их агрессия замалчивается или воспринимается как компенсаторная. Но никто не даст права на субъектность бедной женщине, попавшей в беду. Жертвенный ореол охраняет женщин и вредит тем, кто от них пострадал.
Я вышла из здания аэропорта Толмачево и не узнала мест, из которых уезжала десять лет назад. Железная ручка ящика от урны мигом стала холодной, и я надела перчатки. Всюду было белое раннее утро Новосибирска. Пыль вперемешку со снежным крошевом поднималась куда-то на небо и смешивалась с ним. Кругом была снежная степь.
Я вызвала такси. Несколько мужчин подбежали ко мне, чтобы предложить такси, но я отказалась. Один даже пытался выхватить из моих рук ящик, чтобы потащить его в свой багажник. Но я отдернула руку, а мужчина немного стушевался от моего агрессивного жеста.