на промытом ветром небосклоне
охристая в крапину форель
облаком плыла в одеколоне
за прокопий валентинычем.
мимо клубов, мимо канделябров
пар струился из трубы ноздрей,
набирая в легкие, как в жабры,
растворимый кислород полей.
небо это тема непростая —
рыбы в кислороде не живут,
облако побудет и растает
или растворится, как мазут.
шёл домой прокопий валентиныч,
взглядом провожая лебедей,
этих лебедей летело столько,
сколько он не видывал за жизнь.
вспомнилась по случаю Анфиса,
по пути как раз сегодня к ней.
чтоб не пропадать одеколону,
и форели чтоб не растворять,
смело направляется к притону
улицы мясницкой 25.
тут из-за угла выходит лама,
перегородив к притону путь,
только эта лама плод обмана,
в деле лама курит-курит ртуть,
сквозь усы выходит пар, и разве
разуму такое обмануть —
синие чулки на ней с подвязкой,
значит, если видно, что чулки,
выше взгляд уже не поднимался,
чем запястье ла́мовой руки.
лама-лама-лама-лама-лама,
вовсе и не лама, а ламак,
как гусак-гусыня, голубыня,
голубь, а в итоге голубак.
ничего поделать невозможно,
чувство любопытства утолить,
если у дверей диковин столько,
то внутри притона — ча-ча-ча —
увлекают звуки к барной стойке
и прокопий валентиныча.
…