Но в целом это было несложно, потому что мы хорошо всё отрепетировали, тур по Скандинавии только завершился, и я знал, что делать в отношении каждого аспекта. Я знал, куда должны будут идти все гитары, и как это будет звучать — всё знал.
На первых двух альбомах были очень новаторские стерео миксы. Это тоже было спланировано до того, как вы вошли в студию?
Ну так далеко я бы не зашел. Конечно, тем не менее, после того как были закончены наложения, у меня была идея стерео картины, и куда вернется эхо. Например, на «How Many More Times» ты заметишь случаи, когда гитара идет с одной стороны, а эхо возвращается на другую. Такие вещи были моей идеей. Я бы сказал, что единственная реальная проблема, которая у нас была на первом альбоме — это проникновение вокала. Голос Роберта был экстремально мощным, и как результат, его иногда слышно на дорожках других инструментов. Странно, но это проникновение слушается, как будто специально сделали. Я был очень хорош в спасении вещей, которые пошли не так, как надо.
Например, дорожка с ритм-партией в начале «Celebration Day» (с альбома Led Zeppelin III) была начисто стерта звукорежиссером. Я позабыл, что мы там записали, сидел в наушниках слушал, и ничего не происходило. И я начал орать: «Что, нахрен происходит?». А потом заметил красный огонёк индикатора включенной записи на дорожке, отведенной под барабаны. Звукорежиссер случайно начал писать поверх Бонзо! И вот поэтому у нас песня «Friends» завершается синтезаторным жужжанием, которое потом переходит в «Celebration Day» и длится до тех пор, пока не появляется дорожка с ритмом. Мы вставили синтезатор, чтобы компенсировать затертые барабаны. Это называется спасением.
Идея иметь глобальное видение и его придерживаться более характерна для изящных искусств, нежели для рок-музыки. То, что ты учился в художественной школе, повлияло на твой образ мышления?
Без сомнений. Вещь которая мне открылась — это то, что большинство абстрактных живописцев, которые меня восхищали, также были еще и хорошими чертежниками технического склада. Каждый из них в течении долгого периода времени был подмастерьем, изучая фундаментальные основы классической композиции и живописи, прежде чем уйти делать свои собственные вещи.
Это повлияло на меня, потому что я мог видеть параллели со своим путем в музыке. Играть в ранних командах, работать студийным музыкантом, продюсировать и ходить в художественную школу, в ретроспективе это и было моим ученичеством. Я учился и создавал прочный фундамент для идей, но не играл музыку по-настоящему. А потом я присоединился к Yardbirds и бах! Все, чему я научился, начало вставать на свои места, и я включился, и был готов делать что-то интересное. У меня был зверский аппетит до этого нового чувства уверенности.