На пустыре стало шумно.
— Лох!..
— Олень!..
— А чо я? Вырвался!..
— Лови!..
Зверёк улепётывал, петляя меж бугров рыхлого грунта. Но, когда уже казалось, что он сейчас достигнет края перекопанной пустоши и навеки сгинет в кустах, чутьё ему всё-таки изменило — влетел в предпоследнюю ловушку.
Ликующий вопль вырвался разом из трёх глоток. А вот то, что произошло потом, иначе как беспределом не назовёшь. На издырявленном ямами пустыре откуда ни возьмись объявился ещё один зверолов, причём в двух шагах от провала, в который как раз и угодила чужая законная добыча. На глазах оторопевших загонщиков веснушчатый голубоглазый пришелец отбросил наполненную водой пластиковую бутылку и тоже провалился сквозь землю. В прямом смысле.
Сейчас выскочит из ямы, держа суслика за шкирку, — и поминай как звали!
Не выскочил.
И вот почему: зверька в яме не обнаружилось, хотя податься ему было вроде некуда. На плотно убитом дне (спрыгивали туда, понятное дело, не однажды, потому и утоптали) валялся только толстый смолистый обломок соснового корня.
Браконьер ошалело осмотрел земляные стены. Ни норы, ни дыры. А когда вскинул глаза, над ямой уже склонялись три разъярённые рожицы: две смуглые и одна белёсая.
* * *
Ларион Космыгин уловил за спиной некое движение и оглянулся. Это был Стасик, явно пытавшийся незаметно проскользнуть мимо отца в дом.
— Стоять! — скомандовал тот.
Кошмарное дитя было захвачено врасплох. Остановилось. Плечи виновато сведены. Что-то, ясное дело, натворил. Пластиковой бутылки в руках уже нет, зато имеется какая-то увесистая смолистая деревяшка.
— Повернись!
Повернулся. Нижняя губа припухла, под голубеньким ангельским глазом — набухающий синяк.
— Кто тебя?
В смятении пошевелил расквашенными губами.
— Да эти… не знаю… чужие какие-то… не отсюда…
— Врёшь!
Следует заметить, что внешность интеллигент Космыгин имел отнюдь не интеллигентскую. Временами даже устрашающую. Бритый череп, тяжёлый подбородок. Браток братком.
— Кто? — жутко прохрипел он. — Где?
Стасик шмыгнул разбитым носом, глаза забегали.
— Чего молчишь?.. — громыхнул Ларион — и вдруг догадался сам. Догадка была страшна.
— Ты что… с Савкой опять? — спросил он, холодея.
— А чо они?.. — остервенело отвечал отпрыск. — Втроём на одного!..
Душа Лариона Космыгина издала неслышный миру вопль. Да что ж это такое делается? Собираешься занять на недельку полсотни у Прокопия Саввича, а твой родной сын — как нарочно! — учиняет рукопашную с Саввой Прокопьевичем!
Дюжина ножей в спину революции!
— Марш в дом! Под честное слово!
Это была суровая кара, и прибегали к ней довольно редко. Поначалу Стасика пытались просто запирать, но голубоглазый ангелок, подобно незабвенному Гарри Гудини, несколько раз волшебным образом ухитрялся удрать из-под замка. И слава богу, что так. Иначе бы прямо на месте что-нибудь учудил.