То, что Дьюар палил по банкам бездарно и безрезультатно, не снимая при этом очков, его, конечно, извиняло. Но не освобождало от хохота и дружеских насмешек. После каждого выстрела он суетливо оборачивался к однополчанам, пожимал смущенно плечами и снова, целясь, подносил пистолет почти к самому своему носу.
А вот Бориску правильно не взяли в российскую армию. Он стрелял скупо, закусив губу, но явно не видел при этом не только банку-мишень на верхушке столба, но и сам столб. К счастью, глубинную природу этого явления понимал только капитан Глеб. Поэтому периодически он напоминал вслух Бориске, что по-прежнему продолжает считать его неплохим парнем.
Подходили к концу вторые обоймы у обоих слепых Робин Гудов. Выстрелы тукали у соседских столбиков почти ровно, с одинаковыми интервалами.
— Попал!
Не выпуская пистолета из руки, кудрявый ирландский Стивен бросился к своей наконец-то упавшей банке. Непривычно тяжелый башмак, развязавшийся шнурок — и очкарик растянулся на первом же шаге своей стремительной дистанции. Но снова резво вскочил, даже не поднимая из травы маленьких персональных очков, и опять рванулся к столбу. Но не к своему, не прямо, а вправо, пересекая при этом линию стрельбы Бориски.
Кто-то замечательно умный приучал когда-то Глеба Никитина не расслабляться до самого конца приема пищи. Даже когда другие люди уже мирно доедают свой десерт.
Пригибаясь, он рванулся наперерез мелкому ботанику через мгновение после его старта. И, распластавшись в длинном прыжке, успел дернуть самоубийцу за колени. Стивен Дьюар в очередной раз грохнулся на траву, растопырив вперед коротенькие ручки.
Над их головами раздалось очередное гулкое «бах».
Не видя вокруг себя ничего, кроме далекой и обидно расплывчатой банки, немного даже плача, Бориска в отчаянии продолжал поражать глупую непокорную мишень.
Все сначала замерли, потом дружно заорали. Даже Евдокимов громко выругался неприличным русским словом, недавно написанным на животе у Николаса.
— Крейзи!
— Козел! Куда ты прешь! Объясняли же всем ведь вам, барана́м, правила!
Бить ирландца в тот раз особенно-то и не били, так, немного помелькали российскими кулаками под его взмокшим иностранным носом. Но потом все-таки посочувствовали, стали смеяться и хвалить за меткость. Поползав на коленках, Николас нашел в траве его совершенно целые очки.
Бледнея скорбным лицом, Бориска сидел на земле и страдал.
— Ну, чего ты скуксился? Все наши мужики целые, жизнь продолжается! Не грусти, поднимайся!
Юного командира можно было понять. Хотя и с трудом. Его волновал не возможный факт огневого поражения теплого человека, а кошмарное командирское фиаско.