В довершение всего меня поставили на стул и приказали прочитать стихотворение, которое я твердил уже месяц. Родители ожидали эффекта от этой декламации, я же... выдал неприличную частушку, которую подслушал на улице возле небольшого кафе, где любили собираться грузчики со всей округи.
Конечно, меня выпороли, причем жестоко. Но я чувствовал себя победителем: поступил так, как хотелось мне, а не этим сытым и благополучным буржуа. Это было мальчишеством, но доставило мне неизъяснимое удовольствие, и стало первым отчетливым воспоминанием в моей запутанной, сложной, изломанной жизни. Странно, правда? Ведь в детстве я в общем-то не испытывал никаких потрясений, даже крупных неприятностей у меня не было. Разве что вечная занятость отца и странная холодность матери по отношению ко мне, единственному ребенку. Но ведь это компенсировалось лаской и вниманием бабушки.
Со мной она всегда разговаривала только по-русски, хотя соотечественников-эмигрантов избегала. Не знаю, почему, то ли стыдилась того, что она - дворянка по происхождению и графиня в первом замужестве стала обеспеченной женой богатого французского торговца, то ли испытывала неловкость потому, что "низость" её теперешнего положения позволяла ей жить куда лучше, чем большинству княжеских и графских семей, обосновавшихся в Париже. В русскую церковь она ходила только по большим праздникам. Пока я был маленьким, брала меня с собой, но потом я взбунтовался и против этих походов, и против религии вообще, а бабушка была слишком мудрой женщиной, чтобы пытаться переломить мое упрямство. Естественно, в католический собор, прихожанкой которого была моя мать, я тоже не ходил. Во всяком случае после того как мне исполнилось десять лет. Еще один "бунт на корабле", не улучшивший отношений в нашей и без того не простой семье.
Отношения бабушки и жены моего отца никак не складывались. Со мной бабушка говорила только по-русски, но в присутствии невестки немедленно переходила на французский - безупречный, но безнадежно старомодный. Мать же презрительно фыркала и говорила только одно слово:
- Санкюлоты!
Долгое время я думал, что это - какое-то ругательство, и только в лицее узнал - так называли первых французских революционеров, а если дословно перевести на русский, то - голытьба. Нищие без роду и племени.
Нищие - да, но не безродные! Один раз я попытался что-то доказать, но получил от матери такую оплеуху, что зарекся выступать. Она и так считала, что сделала моему отцу величайшее одолжение - вышла замуж за него, русского, из милости к усыновленному французом. А тут ещё я...