В начале 1990‐х годов образы каннибала, вампира и серийного убийцы стали сливаться воедино. Демонстрируемое ими отношение к людям способствовало дальнейшей совместной эволюции этих образов. С этой точки зрения особое место принадлежит двум кинофильмам — «Молчание ягнят» (1991) и «Ганнибал» (2001):[474]
Энтони Хопкинс слился с образом Ганнибала Лектера настолько, что обильные восторги в адрес актерской работы Хопкинса вполне могут быть восприняты как непроизвольное восхищение сыгранным им персонажем — то есть каннибалом Лектером[475].
После того как в 1992 году фильм «Молчание ягнят» был удостоен премии «Оскар» в пяти основных номинациях, начался «культ» Ганнибала Лектера. Дело тут не только в несомненных художественных достоинствах картины: публика восторженно восприняла чудовищного главного героя.
Вплоть до конца 1980‐х — начала 1990‐х годов серийные убийства и людоедство воспринимались как проявление первобытной дикости; серийных убийц уподобляли хищникам вроде тигра[476]. С тех пор же, как серийный убийца Джеймс Хуберти впервые употребил словосочетание «охота на человека», образ беспощадного двуногого хищника прочно внедрился в популярную культуру. В 1990‐е годы «охота на людей» стала исключительно популярной темой, а отрицание понятия человеческой исключительности превратилось в девиз популярной культуры.
Любопытно сравнить различные ипостаси Ганнибала Лектера — классического Лектера, персонажа романов Томаса Харриса и кинообраза, созданного Хопкинсом, с одной стороны, и с другой — Лектера, каким его сыграл Мадс Миккелсен в телесериале «Ганнибал» почти двадцать лет спустя (постановщик Брион Фуллер, 2013–2015). И в романах, и в картине 1991 года Лектеру присущи некоторые вампирские черты. По мнению монтажера фильма Крейга Маккея, «он все это заглатывает очень по-вампирски, запрокидываясь назад». В сценарии один из охранников спрашивает Клариссу Старлинг: «А он что, вампир?»[477] Лектер обладает выдающимся интеллектом. В романах в его имени заключен парадокс: Ганнибал/Каннибал Лектер/Лектор, что подчеркивает интеллектуальность этого людоеда. Подобная «эстетизация» серийного убийцы и каннибала была бы невозможна, если бы не произошли глубокие изменения в представлениях о ценности человеческой жизни и в восприятии монстров. Однако в 1991 году все еще требовалось хоть какое-то моральное оправдание такого отношения публики к Ганнибалу в исполнении Хопкинса:
Возможно, [причина этой притягательности] состоит в сочетании абсолютной аморальности Лектера с этикой его личного поведения и претенциозной приверженностью к хорошей жизни. Он старомодный сноб, у него безупречный вкус и стиль, и по возможности он старается умерщвлять «только грубиянов». Все мы ворчим по поводу «идиотов» на работе и «грубиянов», с которыми сталкиваемся в повседневной жизни. Быть может, эти выборочные убийства, совершаемые Лектером, как-то созвучны с нашими представлениями о более счастливой действительности. Характер же этого людоеда и его стиль жизни отчасти соответствуют нашим сладким мечтаниям о икре с шампанским. Как бы там ни было, Ганнибал внушает благоговейный трепет, и все мы, как Кларисса Старлинг или Мэйсон Верджер, являемся лектерами — или хотели бы стать такими