.
В самом начале поттеровской издательской эпопеи критики отмечали, что пытки, страдания и физическое надругательство в серии максимально тривиализированы[822]. При всей своей точности эта критика не объяснила связи между средневековым антуражем, избранным для романов серии, и системой ценностей, позволившей так удачно вписать пытки и зверства в колдовской мир. Образы пыток играют в повествовании ведущую роль[823]. Описания пыток во всех подробностях, со всей точностью и изощренностью обычно не учитывают точку зрения жертвы:
И перед внутренним взором Гарри возник истощенный старик в тряпье, лежащий на голом каменном полу, испускающий жуткие, протяжные вопли непереносимой муки…
— Нет! Нет! Умоляю вас, умоляю…
— Ты солгал лорду Волан-де-Морту, Оливандер!
— Нет… клянусь, нет…
<…> Гарри увидел, как поднялась держащая палочку белая рука, ощутил, как Волан-де-Морта окатила волна отвратительной злобы, увидел, как на полу забился в агонии слабый старик[824].
Пытки и убийства описаны с точки зрения палача, с точки зрения Гарри, который в таких случаях, как мы уже видели раньше, чувствует «прилив возбуждения»[825].
Было бы ошибочно полагать, что методом объективации описаны пытки только второстепенных персонажей. За мучениями и страданиями главных протагонистов, подвергающихся пыткам, точно так же, как за убийствами, наблюдают со стороны. Сцену отравления Дамблдора, например, читатели видят глазами его отравителя: Гарри смотрит на страдания, причиняемые учителю им же самим, и наконец замечает, как его жертва, «страшно захрипев, перекатилась лицом вниз», что звучит как угодно, только не трагически:
— Я хочу умереть! Хочу умереть! Прекрати это, прекрати, я хочу умереть!
— Выпейте, профессор, выпейте…
Дамблдор выпил и, едва сделав последний глоток, завопил:
— УБЕЙ МЕНЯ!
— Это… это последний! — задыхаясь, воскликнул Гарри. — Выпейте его… и все закончится… все закончится…
Дамблдор приник к хрусталю, выпил все до капли и, страшно захрипев, перекатился лицом вниз[826].
Даже когда пыткам подвергается Гарри, автор продолжает описывать внешние проявления испытываемой им боли. Странные телодвижения, например, или как «глаза бешено вращались в глазницах»[827]. В другой сцене «агония» Гарри изображается следующим образом: «шрам взорвался» от боли, Гарри «закрыл лицо руками и упал на траву, как подкошенный. Он ничего не видел, чувствовал только, что голова раскалывается от боли»[828]. Такое беспристрастное наблюдение подчеркивает вуайеристический аспект повествования, усиливает впечатление, что нам демонстрируют сантименты помешанного маньяка.