«Это было в 1942 году. Война продолжалась уже 3 года. Мой юный брат Тед, большой любитель танцев, подружился с молодыми музыкантами. Они решили создать танцевальный коллектив, поскольку в то время танцы в местных парках расценивались как летний отпуск. Люди не могли уезжать на отдых из опасения, что их дом подвергнется бомбардировке немцами. Так случилось, что мое первое знакомство привело к свадьбе… конечно, я тогда этого не знала».
Когда мне было семь лет, огромные поля сельскохозяйственных угодий Суссекса решением муниципального совета превратились в район жилой застройки. Это было в 4 милях к западу от Уэртинга. Родители были среди счастливчиков, получивших ордер на жилье, и мы покинули маленькую квартирку почти у крыши дома и въехали на улицу Мелвилл Вэй. С нами перекочевал и монстроподобный представитель семейства мебели. Отец вновь удивил меня тем, как он уселся за него поиграть — он был слишком тяжел, чтобы его можно было надеть на грудь, и слишком велик для меня, чтобы я мог одновременно добраться до клавишей и педалей. Поэтому отец приделал деревянные бруски для «газа» и «сцепления» после того, как я дотянулся до клавиатуры и стал одним пальцем наигрывать простенькие мелодии. Впоследствии мы играли дуэтом, пока в один прекрасный день мне не сообщили, что следует учиться играть на фортепиано правильно. Меня это несколько расстроило, так как я думал, что играю правильно. Оказывается, недостаточно правильно. Нужно было всего–то использовать больше, чем один палец. Все, если говорить точнее, даже те, что на другой руке.
Так, в 10 часов утра субботнего дня мисс Маршалл позвонила в дверь квартиры номер 56. Мисс Маршалл, милая пожилая леди с пухлыми ручками, выглядевшими как пара раздутых резиновых перчаток, ввела меня в мир скрипичного и басового ключа. Второй было легче запомнить, потому что первые буквы формирующих его нот составляли слово[4], а первый можно было расшифровать как «Каждый хороший мальчик заслуживает награды»[5]. Я решил стать хорошим мальчиком, но в награду получил больше ни одного урока. Это расстраивало родителей. Небольшой зарплаты, что отец получал, работая телефонным инженером, а мама — заведующей детской столовой, едва хватало, чтобы прокормить нас, но не на оплату моих тягостных занятий на клавишах. Кроме того, был ли смысл? Я ненавидел быть на виду, терпеть не мог любые публичные выступления, поэтому уроки привели бы только к ненужному вниманию ко мне.
Презрение к свету рампы стало очевидным, когда меня выбрали на роль одного из трёх пастырей в школьной рождественской постановке. Я хотел быть одним из трёх Царей, но мой вид посчитали недостаточно величественным. Энн Стюарт, восьмилетняя девочка, с которой я часто играл в больничку, по иронии судьбы получила роль девы Марии. Не понаслышке знакомая со школьными рождественскими спектаклями, мама проделала огромную работу с тонной материи и кучей старой мешковины, чтобы я смотрелся подобающим образом, когда выйду на сцену. Я выглядел как взрыв в прачечной.