Это был очень трогательный концерт, к длине и глубине которого никто из нас не был готов. Потребовалось немного времени, чтобы зал поверил в реальность происходящего, но когда они это осознали, то отпускать нас уже не хотели. Нам с трудом удалось доехать до отеля, по дороге поступало тысячи предложений вернуться и сыграть, хотя бы не рок–концерт, а джаз. Несмотря на воодушевление, меня не отпускала тревога, что завтра нам надо рано вставать и ехать в аэропорт. К тому же у нас нет времени потратить местные деньги. Дома ими только стены обклеить можно, так как обменные пункты не принимали кроны, какими красивыми они ни были. Мы собирались устроить в дьюти–фри настоящий набег, прежде чем сесть в самолёт.
В восемь утра пражский аэропорт вызывал в памяти приемный покой больницы со всем его дурдомом. Уверенность и спокойствие постепенно возвращались, как будто «Иван» паковал чемоданы и собирался домой. Несколько человек торчало около кофейного киоска с унылым видом, и больше никого, даже в дьюти–фри — он был закрыт. У нас было всего пятнадцать минут, чтобы потратить сто фунтов, и гонка началась — кто может потратить быстрее. Ли скупил весь шоколад и сигареты, а Брайан осилил несметное число кофе и делал самолётики из банкнот. Настал мой черёд, но в киоске ничего не осталось, и я предложил купить чашки и блюдца, хоть что–нибудь!
— Сколько стоят чайные ложки?
Продавец посмотрел на меня, как на чокнутого.
— Я хочу купить всю посуду, и эту милую майку, которую вы носите.
Он отвернулся, а служащие явно забеспокоились. Наконец, объявили наш рейс. У меня осталась куча чешских банкнот, может быть в самолёте есть дьюти–фри, но вдруг я увидел пожилую женщину в поношенной одежде. Он стояла сгорбившись, с шарфом поверх головы, в полной мере неся на себе печать лишений. Она отпрянула, когда я подбежал и сунул ей охапку купюр. Пожелав счастливого Рождества, я запустил в сторону терминала.
— Так не считается, ты должен был что–нибудь купить.
— Я так и сделал. Я купил улыбку, просто не успел её увидеть — ответил я, когда мы усаживались в кресла.
Проходя по проходу, мы почему–то вызвали беспокойство у пассажиров, хотя нам приходилось пробиваться через крестьян, сжимавших в руках клетки с цыплятами. Что бы они ни кричали, это звучало оскорбительно на любом языке, и мне не улыбалось выслушивать насмешки далее. Схватив оставшиеся купюры, я повернулся и кинул шарик из денег в «ораторов». Последовала немедленная вспышка гнева на мои действия, что привело бортпроводников в затруднительное положение. Ситуация нормализовалась, когда обнаружилось, что я кидался их валютой. Нас посчитали или классными парнями, или идиотами. Итак, мы пристегнулись, готовые к взлёту. Как бы то ни было, уже не важно, возникнет ли новая драка в самолёте, будет ли ещё один концерт, я с нетерпением ждал заслуженного отдыха в Рождество, чтобы провести его с Клео, неважно, какую репутацию мы заработали.