Слезы ослепили ее, горе приглушило все чувства, и она прошла слишком близко от фургонов, ограждавших лагерь, с той стороны, где стояли лошади.
Одна из лошадей зафыркала и принялась бить копытом, вскидывая голову при резком незнакомом запахе. Когда Ха’ани уже исчезла в ночи, один из мужчин, лежавших возле костра, сел и отбросил одеяло, чтобы пойти к встревоженным лошадям. Но на полпути он остановился и наклонился над крохотными следами ног в пыли.
Ха’ани и самой казалось странным, насколько усталой она чувствовала себя теперь, когда они с О’вой возвращались вдоль подножия горы к тайной долине.
Пока они шли по следу Хорошего Дитя и Шасы, ей казалось, что она может бежать вечно, как будто к ней вернулась молодость, напитавшая ее неисчерпаемой энергией и силой; она думала только о тех двоих, которых бесконечно любила, так же как любила своего очень старого мужа. Но вот теперь, когда бушменка навсегда повернулась к ним спиной, она вдруг ощутила всю тяжесть своего возраста, который так давил на нее, что ее обычная легкая, летящая походка превратилась в тяжелую поступь, и от усталости болели ноги и спина.
Шедший впереди О’ва двигался так же медленно, Ха’ани чувствовала, каких усилий стоил ему каждый шаг. За то время, которое понадобилось солнцу, чтобы подняться на ладонь над горизонтом, оба они утратили силу и цель, что заставляли их выживать в их суровом мире. Оба они снова страдали от ужасной утраты, но на этот раз у них не осталось силы воли, чтобы подняться после нее.
О’ва впереди остановился и тяжело опустился на корточки. Ха’ани за всю их долгую жизнь ни разу не видела его таким разбитым, а когда она опустилась рядом с ним, он медленно повернул к ней голову.
— Старая бабушка, я устал, — прошептал он. — Мне бы хотелось надолго заснуть. От солнца у меня болят глаза.
И он поднял руку, чтобы заслонить их ладонью.
— Это была долгая и трудная дорога, старый дед, но мы примирились с духами нашего клана, а Хорошее Дитя в безопасности со своим народом. Мы теперь можем немного отдохнуть.
Она вдруг ощутила, как горе поднялось к самому ее горлу, она задохнулась от него, но слез не было. Казалось, вся влага уже испарилась из ее сморщенного старого тела. Да, у нее не было слез, но потребность заплакать вонзилась в ее грудь, как стрела, и старая бушменка принялась раскачиваться на пятках и тихо гудеть глубиной горла, пытаясь ослабить боль, а потому и не услышала стука лошадиных копыт.
Это О’ва уронил руку от глаз и вскинул голову, ощутив дрожь в спокойном утреннем воздухе, и, когда Ха’ани увидела внезапный испуг в его глазах, она прислушалась — и тоже услышала.