— Мне не хочется говорить об этом, — быстро перебила его Сантэн.
Перед ее мысленным взором на мгновение возникли маленькие сморщенные лица в форме сердечек, и она постаралась подавить чувство вины за то, что бросила их так безжалостно.
— Я даже думать об этом не хочу. Будьте так добры, сэр, никогда не возвращайтесь больше к этой теме. — Тон Сантэн стал крайне суровым.
— Разумеется, миссис Кортни. — Лотар взял два запечатанных письма. — Если позволите, я прямо сейчас отдам это Варку Яну. Он может выехать завтра перед рассветом.
Его лицо стало напряженным и немного обиженным после столь категорического отказа.
Сантэн смотрела, как он идет к костру, где сидели слуги, а затем услышала тихие голоса, когда Лотар отдавал приказ Варку Яну.
Когда он вернулся в хижину, Сантэн сделала вид, что увлечена книгой, надеясь, что он отвлечет ее, но Лотар сел за бюро и открыл тетрадь. Это был ежевечерний ритуал — его записи в большую тетрадь в кожаном переплете. Сантэн слышала, как его карандаш шуршит по бумаге, и обижалась на то, что внимание Лотара сосредоточено на чем-то, кроме нее самой.
«У нас осталось так мало времени, — думала она, — а он тратит его понапрасну».
Она громко захлопнула книгу, но Лотар не поднял головы.
— Что вы пишете? — спросила она.
— Вы знаете, что я пишу, мы уже обсуждали это прежде, миссис Кортни.
— Вы записываете все в этот журнал?
— Почти все.
Отложив карандаш, он внимательно посмотрел на Сантэн, и ее взволновал этот прямой взгляд безмятежных желтых глаз, но она не могла заставить себя извиниться.
— Вы любопытствуете о вещах, которые вас не касаются, — сказала она.
— Да, — согласился Лотар.
Чтобы скрыть неловкость, Сантэн снова задала вопрос:
— А что вы написали обо мне в этом вашем замечательном журнале?
— А теперь, мадам, это вы излишне любопытны, — ответил Лотар, закрывая свой дневник, убирая его в ящик бюро и вставая. — С вашего позволения, я должен обойти лагерь с проверкой.
Сантэн поняла, что ей не удастся обращаться с Лотаром так, как она обращалась со своим отцом или даже с Майклом Кортни. Лотар был гордым человеком, он не мог позволить ей задевать его чувство собственного достоинства — всю свою жизнь он сражался за то, чтобы быть самому себе хозяином. Он не мог позволить Сантэн воспользоваться его сильным чувством рыцарства по отношению к ней и к Шасе. Она поняла, что ей не по силам его задеть.
На следующее утро ее испугала его официальная отчужденность, но день шел, и она начинала злиться. «Из-за такой мелочи он дуется, как капризный ребенок, — думала она. — Ладно, посмотрим, кто умеет дуться сильнее и дольше».