— Какие-то рекомендательные письма? Хоть это ты позволишь мне сделать?
— В них не будет пользы, спасибо.
Договориться с Анной оказалось потруднее. Она отчасти подозревала, что именно задумала Сантэн, и сердито упорствовала.
— Я не могу тебя отпустить! Ты навлечешь несчастье и на себя, и на всех нас. Довольно этого безумия! Избавься от него, я же все уже устроила, все будет быстро и окончательно.
— Нет, Анна, я не могу убить собственного ребенка, и ты не заставишь меня…
— Я запрещаю тебе уезжать!
— Нет. — Сантэн подошла к Анне и поцеловала ее. — Ты знаешь, что уже не можешь мне запрещать. Просто обними меня… и присматривай за Шасой, пока меня не будет.
— Хотя бы скажи Анне, куда ты едешь!
— Больше никаких вопросов, Анна. Просто обещай, что не попытаешься поехать следом за мной и не позволишь папе Гарри сделать это, потому что тебе известно, о чем он узнает, если поедет.
— Ах ты, злая упрямая девчонка! — Анна сжала ее в медвежьих объятиях. — Если не вернешься, ты разобьешь сердце Анны!
— Даже не говори такого, глупая старуха!
Запах пустыни был подобен запаху огнива, бьющего по стали, — сухой горелый дух, который Сантэн без труда различала сквозь резкий угольный дым паровоза. Колеса ритмично стучали на стрелках, вагон раскачивался.
Сантэн сидела в углу маленького купе на зеленом кожаном диване и смотрела в окно. Желтая плоская равнина тянулась до самого горизонта, а небо над ней словно отражало далекие голубые горы. На равнине паслись стада газелей; и когда паровоз резко свистел, выпуская клубы желтоватого дыма, они уносились за горизонт. Ближние к поезду животные подпрыгивали высоко в воздух, и Сантэн с болезненным чувством вспоминала, как маленький О’ва изображал их выгнутые спины и быстрый бег. Потом боль прошла, и остались лишь радостные воспоминания, и Сантэн продолжала смотреть на пустыню.
Огромные пространства, обожженные солнцем, словно притягивали ее душу, как магнит притягивает железо; постепенно Сантэн осознала нараставшее в ней чувство предвкушения, то особое волнение, какое испытывают путешественники, когда после долгой дороги остается последняя миля до дома.
Когда позже, вечером, равнину окутали розовато-лиловые тени, земля стала волнистой, на ней возникли невысокие холмы, и Сантэн смотрела на этот суровый и величественный пейзаж с глубокой радостью в сердце.
На закате она надела пальто и вышла на открытую площадку в конце вагона. Солнце исчезало в пыльных красных и оранжевых волнах, надвигалась пурпурная ночь, вспыхивали звезды. Сантэн посмотрела вверх, туда, где сияли две особенные звезды, ее и Майкла, и разделяло их только призрачное Магелланово Облако.