— Эй! Поставь меня.
Он засмеялся.
— Кто лучше всех?
— Не ты! Пусти меня.
— Вы что тут оба делаете? — позвал их знакомый голос, к которому они повернулись. Кикуко слезла со спины.
— Все в порядке, — сказал другой голос, но они не двинулись в места. — У них все хорошо. Вы двое рады вернуться домой? Завтра садитесь на поезд?
Они беспомощно смотрели на него.
— Да, с... — начал говорить Косуке, но тут выступила Кикуко:
— Я не еду на поезде. Я возвращаюсь в Японию.
— Тогда передай япошкам, что если они опять чего задумают, мы скинем им на голову еще посылочек...
— Эй! — крикнул на него второй офицер. — Вы двое, поторопитесь. Вас ждет долгая дорога.
— Да, сэр. — Косуке сорвался с места и побежал, держа Кикуко за руку, и тащил ее до прохода между бараками. — Зачем ты каждый раз так делаешь?
— Я от них зверею! — прокричала она, скрестив руки и опершись на барак. — А что за посылочки?
Косуке нахмурился и с разочарованием почесал затылок.
— Кикуко! Кику... — сказал он мягче. — Куда бы мы ни отправились, будет тяжело. Обещай, что не сдашься.
— Косуке, что случилось...
— Пообещай, что научишься держать себя в руках.
— Я умею держать себя в руках!
Он наклонил голову, чтобы посмотреть на нее, а она сдвинула брови и отвернулась.
— Я бы сдерживалась, если бы люди не выводили меня из себя. Я не вредительница...
Он быстро поцеловал ее и, отступая, сказал:
— Ты не вредительница. Я никогда так не говорил. Но чтобы сделать все хорошо, есть способ получше, как говорит моя мама. Обещай, что ты будешь осторожна и не сдашься, как бы ни было тяжело. Делай все, что в твоих силах, и я тоже буду очень стараться, чтобы, когда мы встретились, мы могли делать, что угодно, и поехать, куда захотим, хорошо?
— Обещаю.
Она протянула мизинец.
— Обещаю.
Они скрестили пальцы.
1946 — Ирвин, штат Калифорния
«На следующий день после того, как мне исполнилось тринадцать, родители развелись. Я думаю, они тянули ради меня, но лучше бы они сделали это раньше. Я спросил, что будет дальше, надеясь, что больше не придется собирать клубнику. Но они не особо понимали. Отец переезжает в Нью-Йорк, и на этом их мысли кончаются. Так что сбор клубники продолжается, и больше ничего нового. Надеюсь, что когда-нибудь эти письма дойдут до тебя. Отец сказал, что почта в Японию, скорее всего, проверяется в первую очередь. Люди все еще боятся».
— Косуке Ямаучи.
1952 — Осака, Япония
«Косуке, ты еще там? Потому что если там, то я хочу сказать, что данное нами обещание становится сложнее сдерживать, чем старше я становлюсь. Я думала, Япония к этому времени станет мне домом. Что я стану настоящей японкой. Но даже здесь я выделяюсь. Моя личность слишком заметная, а поведение слишком нахальное. Я не разговариваю тихо, как другие девушки. Мне все интересно, и из-за этого во мне все кипит. И чем больше я пытаюсь приблизиться к японцам, тем больше Япония старается приблизиться к Западу. Я скучаю по Америке, которую едва помню. По тому времени до Белла Виста. Но в Белла Виста я встретила тебя. Ты был словно поле розовых цветов, выросших за забором среди колючей проволоки. Ты получаешь эти письма? Ты еще в Ирвине, в Калифорнии? Сжигает ли тебя солнце, когда ты, как и я, в поле? Ты там собираешь клубнику, а я по колено в грязной воде сажаю рис. Это не то, чего мне хотелось... они называют меня себялюбивой и испорченной, когда говорю им это. И я снова и снова думаю об этом. Что мне делать? Как нам попасть друг к другу, если даже наши письма не могут?»