Затем очки показали мне поминальную службу в Гундарссоне – я приняла это за знак того, что Вайолет прожила всю оставшуюся жизнь в своем родном городе.
– Два дня спустя Вайолет лежала в своем гробу… – я сделала глубокий вдох, молясь изо всех сил, чтобы это сработало и избавило Мишу и Трейси, если те все еще были живы, от судьбы Оливии и Кэндис, – легкая как перышко, холодная как мрамор.
Я почувствовала, как тело Вайолет начало двигаться под моей рукой, и посмотрела на Генри, Трея и Черил, чтобы увидеть, что они были так же озадачены, как и я.
– Легкая как перышко, холодная как мрамор, – повторила я.
Они присоединились ко мне:
– Легкая как перышко, холодная как мрамор. Легкая как перышко, холодная как мрамор.
Мы стали медленно поднимать Вайолет от земли, и она была такой же невесомой, как в свое время Оливия и Кэндис.
Под ладонью сквозь густые темные волосы Вайолет я почувствовала по ее голове, что у нее падала температура. Она быстро стала холодной. Нечеловечески холодной – как кусок льда, настолько холодный, что кости моей левой руки заболели, когда холод просочился сквозь кожу кончиков пальцев. Я услышала вздох Генри, и мы увидели, как кожа Вайолет приобрела бледно-голубой оттенок, становясь похожей на мрамор. Ее грудь перестала подниматься и опускаться, а на нижней губе появилась пушистая белая пленка инея. Судя по всему, она умерла, замерзнув. Холодная как мрамор.
– Она замерзнет! – истерически просипела Черил.
– Не отпускай ее, – скомандовала я.
– Легкая как перышко, холодная как мрамор.
– Вот дерьмо, – прошептал Трей.
– Легкая как перышко, холодная как мрамор, – выдавил из себя Генри.
Дженни не закончила показывать мне детали истории в очках. Я увидела семью Вайолет, собравшуюся на кладбище позади церкви Святой Моники – слишком знакомый вид по причине частых визитов к могиле Дженни. Все люди были в черном, молодой священник, которого я не узнала, служил молебен, пока гроб опускали в землю. Это был прекрасный весенний день: на небе не было ни облачка, а на ветвях деревьев пели птицы. Когда родственники начали расходиться, обнимая друг друга и смахивая слезы платками, Дженни показала мне надгробие в нескольких метрах от могилы, куда положили гроб Вайолет.
На нем было выгравировано имя: «ТРЕЙ ЭМОРИ».
Я делала все возможное, чтобы не закричать от негодования.
Но у нас не было времени задумываться над тем, что такого важного пыталась донести Дженни и почему Трей был захоронен рядом с Вайолет. Кончик носа Вайолет стал синим, и цвет распространялся по всему лицу. Ее голова ощущалась под моей рукой настолько холодной, что казалось, если кто-то постучит по ее телу молотком, она разобьется, как ваза. Когда я на секунду отвлеклась от очков и осмелилась взглянуть на Вайолет, сцена, которую я наблюдала в отражении, исчезла и сменилась чем-то ужасающим.