Парни лежали в противоположных сторонах отделения, так что, попрощавшись с Треем, я отодвинула ширму койки Генри. То, что он был в больничном халате, заставило меня почувствовать себя неловко: это было более откровенно, чем даже когда я увидела его без рубашки в номере мотеля прошлым вечером.
– Генри, «спасибо» не может выразить всю мою признательность тебе, – шепнула я, чтобы мама, ждавшая меня за ширмой, не услышала.
– Не думаю, что когда-либо смогу показать тебе, что это для меня значит – иметь такого друга, как ты.
Генри кинул на меня быстрый взгляд и пожал плечами.
– Ты делала всю сложную работу. Я просто вас возил, а мне и так очень нравится это делать.
– Ты сделал гораздо больше, чем просто нас подвез, Генри Ричмонд.
Когда я собиралась отодвинуть ширму, чтобы присоединиться к маме, он дотронулся до моей руки. Это прикосновение меня удивило, и мы долго стояли, держась за руки, прежде чем Генри сказал:
– Все, что я хочу тебе сейчас сказать, возможно, совершенно неуместно. Поэтому я просто скажу: надеюсь, в один прекрасный день смогу рассказать тебе все, что лежит у меня на сердце. А до тех пор просто знай, что если тебе что-то понадобится – все что угодно, – тебе нужно только попросить.
Он больше не смотрел мне в глаза. Я прошептала:
– Хорошо, – понимая, что некоторые вещи лучше оставить невысказанными.
Почти весь путь из Траверс-Сити я спала, время от времени пробуждаясь в недоумении и в панике, осознавая, что меня снова окружает снег.
Мама с ее адвокатом делали все возможное, чтобы узнать, как сделать так, чтобы меня не сразу забрали в Шеридан. У адвоката была мысль попросить об исключении от моего имени из-за психологической травмы после лавины. Он думал, у нас была хорошая возможность, что приговор за мои выходки будет изменен и меня зачислят в старшую школу в Тампе, где жил мой отец, которого нужно было сделать моим временным опекуном.
Когда мама по телефону представила отцу этот план, он оказался всеми руками за, что заставило ее почувствовать скорее ярость, чем радость. Она не хотела, чтобы я возвращалась в Шеридан, но и не хотела терять права опекунства надо мной и передавать его мужчине, который бросил ее ради богемной жизни с молодой женой. Я держала свое мнение при себе – мне было все равно, что со мной случится в следующие пять месяцев, если мы воссоединимся с Треем в июле.
В субботу утром Миша появилась на ступенях своего дома без единой царапины и какого-либо объяснения того, где она провела весь январь. У местных новостей был удачный день: ее история сбивала с толку, потому что она вернулась домой живой и невредимой, но с полной амнезией. Я с изумлением смотрела анонс новостей, впечатленная актерскими способностями Миши, когда та сказала на камеры, что не знает, где была, и не может вспомнить ничего после того, как вышла из дома в день исчезновения, – кроме того, что место, где она была, сильно пахло благовониями. Полиция также нашла множество кошачьих волос на ее одежде, что, к счастью, было лишь косвенной уликой – они не могли считать каждого кошатника Северно-Западного региона подозреваемым в похищении Миши.