– Что с тобой произошло? – спросил Марвин.
– На двенадцатой лунке провалился в хроноскладку, – ответил дядя. – Марвин, если вернешься когда-нибудь домой, поставь в известность правление клуба. Я не записной жалобщик, но считаю, что комитет по озеленению должен знать о проблеме. Неплохо бы оградить опасное место заборчиком или чем-нибудь еще… Пойми, я не о себе пекусь. Если в складку попадет ребенок, представляешь, какой будет скандал?
– Обязательно передам, – пообещал Марвин. – Ну а сейчас-то, дядя, куда ты путь держишь?
– У меня свидание в Самарре[30], – ответил дядя Макс. – Спасибо за вино, мой мальчик. Береги себя. Да, кстати, ты в курсе, что у тебя щелкает кольцо в носу?
– Да, – ответил Марвин. – Это мина.
– Надеюсь, ты знаешь, что делаешь, – сказал Макс. – Прощай, Марвин.
И дядя поплелся дальше по дороге. За его спиной качалась сумка для клюшек, а «двойка» служила ему посохом. Марвин вернулся к ожиданию.
Через полчаса Флинн увидел новый силуэт. По дороге быстро шла женщина.
Охваченный сладостным предвкушением встречи, он привстал… и снова обмяк на стуле. Нет, это не Кэти. Всего лишь его мать.
– Далековато от дома ты забралась, мама, – тихо сказал он.
– Знаю, Марвин. Видишь ли, какая незадача: меня пленили торговцы белыми рабами.
– О господи! Как тебя угораздило?
– Все просто, – ответила мать. – В Рождество я с корзиной подарков пошла в гости к бедной семье, что живет в переулке Карманников, да угодила в полицейскую облаву, ну и еще много всякого случилось, и меня чем-то опоили, и вот просыпаюсь я в Буэнос-Айресе, в роскошном гостиничном номере, а рядом стоит мужчина, ухмыляется этак зловеще и спрашивает на ломаном английском, не желаю ли я поразвлечься. А когда я отвечаю «нет», он наклоняется ко мне и заключает в объятия – понятно, что с развратными намерениями.
– Боже! А ты?
– А я, – ответила мать, – на свое счастье, вспомнила приемчик, о котором рассказывала миссис Джасперсон. Известно ли тебе, что человека можно убить, если хорошенько стукнуть ему снизу в нос? Представь, у меня получилось. Не скажу, что я в восторге от содеянного, хотя тогда мне это казалось хорошей идеей. Потом я мыкалась на улицах Буэнос-Айреса, попадала из одной передряги в другую и наконец оказалась здесь.
– Не желаешь ли вина? – спросил Марвин.
– Ты такой заботливый, – похвалила мать. – Но я не могу задерживаться.
– Куда же ты идешь?
– В Гавану, – ответила мать. – С посланием к Гарсиа[31]. Марвин, у тебя насморк?
– Нет. А что, голос чудной? Так это из-за мины в носу.
– Береги себя, Марвин, – сказала мать и поспешила дальше.